Польский пароль

Савушкин задумался. Странным было услышанное!.. Начиная с пароля — откуда мог знать его немец? Но ведь знал! А с другой стороны, никакого подвоха не чувствовалось: просто человеческое предупреждение. Да и кому нужна игра всерьез с десяткой полуживых высохших от голода военнопленных, за жизни которых даже охранники не поставят и ломаного гроша? Поверить или не поверить? Но ведь немцу-то никакой выгоды от этого — ни в том, ни в другом случае! Как говорится, ни жарко ни холодно.

Ежели корысти нет — надо верить.

— Ладно, — кивнул Савушкин. — Я не знаю, кто ты есть, а спрошу — все равно не скажешь. Да и не в этом дело, вижу: ты человек. Спасибо, друг-товарищ. Вот ответь-ка мне лучше: помочь ты нам сможешь?

Немец снял пилотку, задумчиво поерошил рыжую шевелюру. Усмехнулся:

— Буду постарайся. Авось поможем. Так русский Иван говориль?

Через час фельдфебель отвел Савушкина обратно в бригаду. По дороге строго предупредил: никому ни слова!

Предсказания автомеханика-фельдфебеля вскоре стали сбываться: на третий день бригаду Савушкина, уже несколько окрепшую на наружных работах, перевели в казарму, сводили в баню, постригли и выдали поношенное, но еще крепкое советское обмундирование.

А потом с расчистки направили на работу в гараж, где готовились к дальнему рейсу мощные дизельные «христофорусы» с платформами-прицепами. Здесь же проводились ежедневные и тщательные погрузочно-разгрузочные тренировки под руководством мордатого угрюмого шарфюрера.

Неделю спустя, в один из солнечных дней уже начинавшегося апреля, их всех построили рано утром на площадке перед воротами гаража. Тут же справа была выстроена и шестерка охраны: крепкие, отборного гренадерского роста, вооруженные до зубов солдаты-эсэсовцы.

Смотр готовности к маршу проводил штандартенфюрер. Он ходил перед строем вразвалку, добродушно шутил и пересмеивался с парнями-эсэсовцами, а когда подошел к военнопленным, вдруг обрадованно-удивленно вытаращил глаза:

— О! Ви есть старый знакомец! — Штандартенфюрер рукой в перчатке потрепал Савушкина за подбородок. — Лучший бригада «Хайделагер»! Ви вспоминай меня?

— Так точно! — гаркнул старшина. Он конечно же с первой минуты узнал бывшего эсэсовского коменданта «Хайделагера», треклятого живодера-садиста. Да и кто из пленных мог забыть его сладкую улыбочку, с которой эсэсовец, по обыкновению, наблюдал за лагерными экзекуциями?

— Зэр гут! — сказал штандартенфюрер. — Я отшень довольн ваша компания. Ви карашо делай заданий, и я отпускай вас на воля. Аллес! Домой, Россия, к ваша баба. Я тоже будем радый… как это сказать по-русски?.. До небеса!

— Так точно! — опять услужливо поддакнул Савушкин. — Вознесетесь, значица, на небеса. От радости.

В тот же вечер перед погрузкой носатый немец-фельдфебель, улучив момент, шепнул Савушкину, что во втором контейнере, в инструментальном ящике запрятан разобранный автомат — шмайсер, а на пятой машине внутри ракетного корпуса (у топливного бака слева) они найдут несколько комплектов немецкого обмундирования.

Он также сообщил, что в случае удачного побега пленные должны пробираться в город Бад-Ишль и там по адресу Людвигштрассе, восемь, найти частную аптеку. Пароль: «Миттельбау-Дора».

6

События последних месяцев резко и круто повернули судьбу оберста Ганса Крюгеля, переместили жизнь в совершенно иную плоскость, заставив многое переосмыслить, а кое-что просто начать наново.

Решающим было то, что война для него, полковники вермахта, осталась позади — после тех драматических июльских дней в «Хайделагере», которые сразу разорвали перетянутый тугой узел, привели к неожиданной развязке. Хотя он и сейчас, анализируя прошлое, не усматривал в этом логики, не находил ее, внутренне интуитивно понимая, что она все-таки была.

Времени для размышлений оказалось более чем достаточно: сначала три госпитальных месяца в Свердловске, потом безмятежные и однообразные, похожие один на другой дни для пленных генералов и высших офицеров. Никаких обременительных забот здесь не было, даже регулярного физического труда — пленных выводили лишь на расчистку снега да на всякие мелкие работы по благоустройству территории. Все это скорее напоминало принудительные прогулки, проветривание мозгов для генералов и полковников, которые в едких клубах даровой русской махорки до одури спорили в бараках о проигранных сражениях, искали виновных краха столь блестяще разработанных операций. Как правило, в числе таковых оказывались вовсе не они, фронтовики, а «лизоблюды» и «щелкоперы» из оберкомандовермахт, оберкомандохеерс типа Кейтеля, Йодля, Цейцлера, и, конечно, этот напыщенный ефрейтор, возомнивший себя стратегом.

Крюгель не участвовал в спорах, сторонился вечерних покерных компаний — он был чужим и чуждым в среде битых профессиональных военных, до сих пор с кичливой гордостью носивших на мундирах Железные кресты. Уже дважды он отклонял предложение о вступлении в «союз немецких офицеров», хотя и считал прогрессивной эту организацию. Однако себя он не считал кадровым офицером — в этом было все дело.