Польский пароль

— Да нет, тут есть определенный смысл… — не согласился подполковник, задумчиво поглядывая в окно. Потом резко повернул голову; — А если подходить серьезно, как вы все это оцениваете, господин Крюгель?

— Не знаю… Я родился, вырос в Магдебурге, а в Альпах никогда не быль. Не приходилось. Правда, Баварию посещал — ездил в командировка в Бейрейт, но это севернее. Так что моя консультаций вам ничего не может давать. К сожалений.

— А как вы смотрите, герр Крюгель, на то, чтобы вам самому, лично ознакомиться с положением дел в этой Альпийской крепости? Так сказать, на месте?

— Не поняль…

Подполковник медленно и тщательно загасил в пепельнице папиросу:

— Я имею в виду вашу переброску туда — например, в район города Бад-Ишль. Разумеется, на самолете и с помощью парашюта.

Услыхав это, Крюгель недоуменно приоткрыл рот, потом расхохотался:

— Вы есть большой шутник, герр подполковник!

«Ничего себе!» — весело подумал он. Ему всерьез предлагают амплуа парашютиста-диверсанта, да еще на последних днях войны. Блистательный венец его злосчастной и путаной военной карьеры!

Подполковник обиженно насупился, опять закурил и хмуро отвернулся к окну. Крюгелю, честно говоря, было немножко жаль гостеприимного подполковника, который, надо полагать, рассчитывал на успех своей миссии и потому так прямо, без обиняков высказал столь сногсшибательное предложение. Неужели он не понимает, что Крюгелю вконец осточертела эта война и что ему нет никакого дела до обанкротившихся полубезумных нацистских бонз и их прихвостней типа фон Брауна и Грефе? Чего ради он должен снова лезть в самое пекло? Долг перед Германией? Да, Крюгель не отрицает его, однако долг этот возвратит с лихвой в послевоенное время: чего другого, а уж строительных работ будет невпроворот.

Чтобы хоть немного сгладить неприятный осадок, Крюгель в том же полушутливом тоне примирительно произнес:

— Вы напрасно так вериль меня. Если я оказываюсь Бад-Ишль, то потом убегаю на американский сторона. Вы этого не учель.

Подполковник, видимо, тоже решил переменить тональность, тоже понял, что об очень серьезных вещах говорить на полном серьезе трудно или, во всяком случае, не вполне удобно. Наливая себе новый стакан чаю, сказал с усмешкой:

— А мы вас не ограничиваем по месту. И не требуем возвращения назад. Нам важно получить информацию. А потом гуляйте, где захотите. Только ведь Германию вы все равно не покинете. Верно?

— Верно, — кивнул Крюгель. — Но Альпиенфестунг мне совсем не нравится. Это есть капкан. Меня, Ганс Крюгель, узнавайт многие офицеры, потом — гестапо. Я есть на списке оппозиция «тайная Германия» и получаю потом пиф-паф. Отшень бистро. А вы будейт снимать своя шапка на мой память, герр подполковник.

— Вы можете отправиться туда под другой фамилией. Любой, на выбор.

— Я никогда не меняй фамилий. Это не мой правил.

Крюгель улыбался. А почему бы нет? Он был уверен в неотразимости аргументов, которые приводил. Если слова сами по себе весомы, значительны, их незачем подкреплять патетикой или мимикой чрезвычайных переживаний — это зачастую рождает лишь оттенок фальши. Сейчас в таком разговоре, когда на карту ставится судьба, не должно быть и тени неискренности.

— Мне очень жаль… — сказал подполковник.

— Мне тоже. Но это выше моих предел.

После этого они переменили тему разговора. Речь пошла о недавних событиях на советско-германском фронте, потом — о неудавшемся арденнском наступлении немцев. Крюгель согласился с предположением подполковника о том, что наступление в Арденнах, в сущности, представляло попытку Гитлера разгромить англо-американцев и, пользуясь этим, заставить их подписать сепаратное перемирие. Чтобы затем всю сохранившуюся мощь вермахта бросить на восток, против русских. Крюгель сказал, что Арденнская операция, несмотря на мощный танковый кулак, была заранее обречена на провал, так как в распоряжении оберкомандовермахт уже не было человека, способного решительно и умело воплотить в жизнь в целом удачный оперативный замысел. Таким человеком мог быть только погибший фельдмаршал Эрвин Роммель — герой африканской пустыни, не раз громивший там англичан.

— Между прочим, Роммель не погиб, как об этом сообщала мировая пресса, — сказал подполковник. — Его по приказу Гитлера заставили принять яд.

— Невероятно… — изумился Крюгель. — Но почему?

— Потому что, как оказалось, он был причастен к заговору 20 июля, Сейчас нам известно, что после провала покушения фон Штауффенберга около пятидесяти генералов, причастных к оппозиции, покончили самоубийством. Да еще двадцать генералов были расстреляны, в их числе фельдмаршал Витцлебен и ваш бывший командир дивизии, а впоследствии главнокомандующий армией резерва генерал-полковник Фромм. Что касается вашего друга генерала Хеннига фон Трескова, то, он предпочел смерть на передовой: 21 июля открыто вышел на ничейную полосу и погиб от пуль…

— Майн гот… — в смятении прошептал Крюгель. — Но я ничего не знал об этом…