Польский пароль

Крюгель заканчивал обед, когда к его столику подошли трое в черной эсэсовской форме и вежливо попросили предъявить документы. Они не проводили общей проверки, а с порога направились прямо к нему — Крюгель это отлично видел.

— Пройдемте с нами, герр оберст!

— Причина? — сдавленно спросил Крюгель.

— У вас не в порядке пропуск.

Он разглядел на рукаве офицера зловещий ромбик с белыми буквами «SD» и понял: это была ловушка…

15

Вахромеев частенько вспоминал Сталинград: здесь, в берлинских кварталах, тоже трудно было определить линию фронта. Бои велись очагами — за каждую улицу, за каждый перекресток, буквально за каждый дом и даже этаж. Штурмовые группы то вырывались вперед, то через проломы в стенах уходили в стороны — на участки соседей, то застревали надолго в тылу, выкуривая огнеметами из подвалов остервенелых фольксштурмовцев. Вахромеев по Сталинграду хорошо знал, что значит вести последний бой в собственном доме, когда на зубах хрустит штукатурка, под ногами — битое стекло, а в глазах укором — обгорелые обои разрушенных жилых комнат. Тут и не хочешь, а будешь драться…

А вот другому удивлялся: безудержному боевому натиску, даже безалаберной лихости своих солдат. Вахромеев отнюдь не считал себя робким человеком и сам привык воевать решительно, размашисто, без оглядки но сторонам. Но, откровенно сказать, сейчас, в эти дни беспрерывных боев средь обугленных развалин, жестоких, опустошающих роты рукопашных схваток, которые так живо напоминали Сталинград, он нередко в самые неподходящие минуты стал ловить себя на осторожности. Нет, это был не страх и уж, конечно, не трусость — самая обыкновенная житейская осторожность. Объяснимая просто: глупо умирать в последние часы войны.

Но разве солдаты не понимают этого? Они тоже вместе с ним пришли сюда от Волги, Днепра и Вислы, тоже мерзли в зимних окопах сандомирского плацдарма, жгли костры в январскую стужу под Краковом, штурмовали заводские корпуса в Силезии и рыли твердую красную глину на откосах Нейсе. И всех их кто-нибудь ждал в далеком тылу — в России или Казахстане, в Ереване, Ашхабаде или на каком-нибудь захолустном сибирском полустанке. Ждали теперь с особенным нетерпением, с окрепшей уверенностью, как милованных судьбой и уже почти уцелевших. Почти… Хотя их отделяло от Тиргартена и рейхстага, а значит, от победы всего лишь четыре-пять километров, которые еще отзовутся тысячами похоронок, пришедших после окончания войны.

Вахромеев прекрасно понимал, что в отличие от него, командира полка, рядовому солдату, подхваченному вихрем боя, вплотную сошедшемуся с врагом, некогда думать об осторожности. Он решает только один вопрос: или — или. Осторожность, а следовательно, неизбежное промедление, нерешительность равнозначны гибели, тем более в искрометной уличной схватке.

Солдат прав именно в этом смысле, когда говорит: за меня думает командир. Не противник, а командир обязан создать солдату благоприятные, выгодные условия боя, он на то и поставлен, чтобы обеспечить победу малой кровью.

Это главное, все остальное — второстепенное в командирских обязанностях.

…Вахромеев уже целый час топтался у стереотрубы, выставленной на балкон, раздраженно курил, вспоминая недавний втык от командира дивизии. Генерал вместе со своим штабом наконец-то нагнал ушедший вперед с танкистами вахромеевский полк и перед самым форсированием Тельтов-канала устроил-таки Вахромееву командирский разговор на басах. Речь шла все о том же городке Кирше, который Вахромеев взял еще в первый день наступления и при этом допустил «своеволие». Честно говоря, он уже забыл и детали того скоротечного боя, однако генерал ему напомнил. Сказано было много и все, наверно, по справедливости, по делу, потому Вахромеев не особенно обиделся. «Слаб в тактике, не обучен военному искусству, не овладел военной наукой» — это все правильно. А как говорят, против правды не попрешь: Вахромеев не то что академии, нормального военного училища не заканчивал.

— Малограмотно воюешь! — сурово сказал генерал. — Чутьем берешь. И только. А надо размышлять, анализировать и принимать научно обоснованные решения. Научно, Вахромеев!

Вот тут он, к сожалению, не сдержался. Ему бы ответить коротко и согласно, по-уставному: так точно. А Вахромеев взял и брякнул:

— Как умею, так и воюю.

— А надо учиться! Учиться воевать! — загремел генерал.

Вахромеев очень не любил крика, особенно по своему адресу, — со старым комдивом у них такого никогда не случалось. Однако сдержался, сказал спокойно:

— Всю войну учусь, товарищ генерал. От самого Сталинграда. И думаю, кое-чему научился. Иначе командующий фронтом не объявил бы благодарность и внеочередного звания не присвоил. За форсирование Шпрее.

— Как?! — вскочил генерал и забегал по комнате, баюкая раненую, на перевязи, руку, — Так это не ошибка? А я вчера получаю приказ о присвоении тебе звания подполковника и принимаю это за штабную ошибку — мы ведь тебя не представляли… Почему не доложил, Вахромеев?!

— А зачем? Вам же прислали.