Все с ужасом поглядывали на безоблачное небо, ожидая возможного удара советской бомбардировочной авиации, однако армады русских самолетов по-прежнему в плотных строях летели мимо на большой высоте, курсом на Германию. Это рождало опасные подозрения, нагнетало страх, неуверенность, неразбериху.
С фронта шли противоречивые сводки. То болтали о неудаче советского наступления и сверхуспешном контрударе 48-го танкового корпуса генерала Балька в районе Золочева, то вдруг оказалось, что русскими наглухо отрезан Львов. А в последние сутки распространилась паническая весть о прорыве советской танковой армии в Прикарпатье.
Уничтожение моста привело в неописуемую ярость штурмбанфюрера Ларенца. Сразу же после взрыва он примчался туда на бронеавтомобиле в сопровождении взвода личной охраны и перестрелял зенитчиков из расчетов, располагавшихся по берегам реки. А потом, вымещая злобу, стал творить кровавые расправы среди военнопленных. Полдня броневик коменданта и бортовой «майбах» с солдатами ошалело носились из конца в конец по территории «Хайделагера», и там, где они останавливались, тотчас же трещали взахлеб автоматные очереди…
Разбушевавшегося коменданта остановила лишь телеграмма — срочный вызов в Краков, в штаб высокого эсэсовского начальства. Случилось нечто экстраординарное: охранный полк «Бранденбург» был поднят по тревоге и приведен в боевое положение, всюду были выставлены усиленные караулы. Однако причины никто не знал, приказ об этом поступил вместе со срочным вызовом штурмбанфюрера Ларенца.
Крюгелю предстояло немедленно ликвидировать железнодорожную пробку. Прибыв к разрушенному мосту, он сразу же принял единственно реальное решение: разгрузить затор по двум направлениям. Мелкий груз, используя военнопленных, переправить на другой берег по наведенному саперами понтонному мосту, а вагоны с тяжелым оборудованием послать на восток, в Жешув, на узловую станцию.
На западном, отрезанном теперь берегу находилось на запасной ветке до ста вагонов, пригнанных вчера из Тарнува, — этот товарняк и предстояло загрузить вручную. В том числе эвакуировать часть рабочей силы — два ближних лагеря пленных.
Однако, когда Крюгель подал команду на посадку в вагоны военнопленных, к нему неожиданно подбежал эсэсовский офицер — молоденький худощавый штурмфюрер, возглавлявший взвод дополнительной охраны, присланной из полка «Бранденбург»:
— Прошу прощения, господин оберст! Но вы допускаете явную ошибку. Как инструктировал нас штурмбанфюрер Ларенц, большая часть пленных должна быть направлена в Жешув и оттуда в Пшеворск. Там формируются специальные эшелоны.
Крюгель, разумеется, догадывался, что Макс Ларенц планировал для пленных свою «эвакуацию». Через Пшеворск — глухой городок, где было специальное место массовых тайных казней.
Не удостоив эсэсовца взглядом, Крюгель раздраженно бросил:
— Меня не интересует инструктаж Ларенца. Есть приказ бригадефюрера Каммлера об эвакуации «Хайделагера», включая всех пленных. Они нужны для продолжения работы по созданию «оружия-фау» в другом месте.
— Мне неизвестен этот приказ.
— Он имеется у меня. Если вы настаиваете, я дам вам его почитать. И вы распишетесь. Но тогда за малейшее невыполнение приказа вам грозит расстрел. Советую не впутываться — это дело высших инстанций, штурмфюрер!
На мальчишку-эсэсовца это подействовало. Он сразу убавил спесь, просительно промямлил:
— Поймите и мое положение, герр оберет… Ларенц мне лично приказал проконтролировать отправку всей сотни русских пленных на санацию. Вы же знаете, что они на прошлой неделе пытались прорваться к партизанам? Будьте благоразумны, оберст, и сделайте исключение для русских, отправьте их в Пшеворск. Черт с ними, с остальными.
— Никаких исключений! — холодно отрезал Крюгель.
— Но, герр оберст… Я оставляю за собой право…
— Молчать! — взорвался Крюгель, — Вы мешаете мне выполнять волю фюрера, лейтенант! Убирайтесь отсюда и займитесь своим делом — организацией охраны эшелонов. В противном случае я сейчас же звоню генералу Дорнбергеру!
Надо отдать должное, эсэсовский офицерик ничуть не испугался грозного начальственного тона. Но притязания свои оставил. Багровый от злости, бросил вверх руку, гаркнул: «Яволь!» — и повернулся, щелкнув каблуками.
Крюгель снял фуражку, облегченно вытер лоб: его в самом деле раздразнил этот желторотый нахал с замашками провинциального вождя «Гитлерюгенда». Да и со стороны некрасиво — какой-то лейтенант-чернофуражечник пытается настырно навязать свою волю фронтовику-полковнику, кавалеру Большого немецкого креста!
Он выполняет приказ. Да и престижная сторона важна в конце концов! Не отправит же он выделенные ему вагоны обратно пустыми? Это могут расценить как халатность или даже саботаж.
Уж не говоря о том, что речь идет не о каких-то там стройматериалах или запасных частях — о судьбах сотен живых людей. Впрочем, этот аргумент существен для кого угодно, только не для эсэсовского офицера…