Лицо Сильвии преисполнилось состраданием и жалостью.
– Как только ты отворишь клетку и заберешь птаха своей подруги, твой полуночник займет его место. Око за око. Зуб за зуб. Птах юной леди вылетит из клетки, а твой птах –
Алиса только безмолвно открывала и закрывала рот. У нее ведь
– Я что-нибудь придумаю, – пробормотала Алиса, устало потерла глаза и повернулась лицом к чащобе. – Вы не прогуляетесь со мной? Немного. До леса…
Теперь, когда ее маленький спутник, полуночник Колина, улетел, она чувствовала себя совсем одинокой.
– Разумеется, – кивнула Сильвия. – Я пройду с тобой столько, сколько смогу… Но где-то там горюет по мне любимый мой полуночник. Увидеть его сидящим в клетке – выше моих сил. Я так тоскую о нем.
И они зашагали к лесу по оледеневшей топи. Холодный и влажный ветер трепал Алисе волосы, хлестал по щекам, лез под воротник. Каждый шаг давался ей с неимоверным трудом. Мокрое пальто смерзлось и покрылось льдистыми катышками. Алису трясло. Она не чувствовала ни рук, ни ног, а только подрагивающий в ладони обломок Арбор Талви.
– В-вы давно знаете К-кроули? – стуча зубами, спросила она.
Изо рта ее валил пар, мороз продирал до костей. Еще немного, и она замерзнет до смерти.
– С тех самых пор, как он был маленьким напуганным мальчишкой.
– А ч-чего он б-боялся?
– Крови, что течет в нем.
– Крови?
– Той крови, что он унаследовал от отца. Его отец был сущим негодяем. К сожалению, человек не всегда властен над своею судьбой. Уж тебе ли об этом не знать. – Алиса растерянно кивнула. – У Кроули, однако ж, добрая душа, хотя по его виду это и не скажешь. Жизнь немилосердно перемолола его. Впрочем, как и многих других, хотя, возможно, с ним она обошлась чересчур сурово. Его сердце – отверзшаяся рана. Из-за пережитых смертей да злых языков.
Лес приближался, нависая над белым безмолвием жуткой, отвратительной тенью. Алиса из последних сил медленно тащилась вперед. Как больно… Невыносимо… «Джен, – повторяла она, как заклинание, – Джен». Она здесь ради Джен. Ради Джен, которая, не раздумывая, бросилась бы из-за нее в горнило смерти.
– А вы видели его п-полуночника? – заклацала зубами Алиса. – Он всегда п-прячет своего птаха. Я не могу понять, ч-что он от м-меня скрывает.
– Полуночника Кроули? О да, видела. Таких полуночников не забываешь. Величественный птах.
– А
А вдруг ее
– Сейчас я вижу намного лучше, чем раньше. Твой птах… очень, очень красивый. Я заметила его еще прежде, когда мы с тобой ехали в автобусе.
– Но как мне заставить его открыть клетку, если я даже не вижу его?
– Отыщи нужную тебе клетку. Остальное сделает твой полуночник.
Алиса кивнула и прикусила губу. Ее взгляд рассеянно метался по сонмищу Арбор Талви, в ветвях которых гнездилась тьма-тьмущая полуночников.
– А я теперь всегда буду их видеть? Полуночников других людей? Без вашего пера?
– Деточка моя, увидеть полуночника для тебя теперь так же просто, как глазом моргнуть. Или выключателем щелкнуть. Ты можешь видеть или не видеть их по одному своему желанию. До тех пор, пока ты…
Они остановились на опушке леса. Перед ними, приглашая укрыться под сенью своих скрюченных, оплетенных ветвей, почетным караулом вздымались два ряда деревьев. Слабые солнечные лучи, пробивавшиеся из-за серых туч, скудно освещали промерзшую насквозь землю и извилистую тропинку, уводившую в чащу.
Кусочек Арбор Талви в кулаке Алисы неистово задергался, и Алиса разжала ладонь. Осколок бешено крутился, как стрелка компаса, и вдруг неподвижно застыл, будто упавшая стрела. Все, как и говорил Кроули.
– Следуй за стрелкой, – сказала Сильвия, отступая на шаг. Алиса испуганно вздохнула и потыкала осколок Арбор Талви пальцем. Осколок не шелохнулся. Он проложил свой курс. – Удачи, – махнула ей на прощание старушка.
Алиса хотела поблагодарить ее, но от волнения у нее перехватило горло, и она лишь кивнула и вошла в Черный Зверинец.
34
Молчавшие до той поры птицы подняли невообразимый гвалт. Глядя на нее черными бисеринами глаз, они щебетали, чирикали, трещали среди ветвей, возвещая ее приход пронзительными криками.