Полуночный Валентайн

Он вешает трубку, прежде чем я могу сказать, что он у меня уже есть.

* * *

Полтора часа до Сисайда я сокращаю до часа. Замечаю Купа, ворвавшись на подъездную дорожку дома Тео. Он опирается на свой грузовик, скрестив руки на груди и уставившись на ботинки. Поднимает глаза вверх и встречается со мной взглядом через лобовое стекло, останавливая биение моего сердца.

Потому что большой, крепкий, уверенный в себе Куп выглядит напуганным до усрачки.

Заглушаю машину и выхожу, ключи дрожат в моих руках. Он начинает говорить, как только я оказываюсь в пределах слышимости.

– Ты когда-нибудь виделась с Тео до того, как переехала сюда?

Внезапно мне становится трудно дышать. Сердце ускоренно бьется.

– Почему ты спрашиваешь?

Он двигает челюстью, глядя мгновение вдаль. Затем отталкивается от машины и достает из кармана связку ключей.

– Пошли.

В панике я следую за ним к сараю, хрустя гравием под сапогами. Сегодня солнечный, прекрасный день, воздух чистый и холодный. Куп отпирает блестящий замок на цепи вокруг ручек сарая и раздвигает громоздкие деревянные двери друг от друга. Они стонут из-за ржавых петель, таких же сварливых, как старики. Взмахнув подбородком, он дает мне понять, чтобы я следовала за ним, и исчезает внутри.

Через некоторое время мои глаза привыкают к темноте. Туманные лучи света просачиваются сквозь трещины в деревянной крыше, придавая интерьеру потусторонний эффект.

Бывшие загоны для лошадей выстраиваются на одной стороне длинной комнаты. С другой стороны, высокая, шаткая деревянная лестница ведет на чердак. Отвергнутые куски пиломатериалов засоряют грязный пол, а несколько широких балок, поддерживающих крышу, демонстрируют признаки повреждения водой. В воздухе слышится шепот животного мускуса – высушенного навоза от давно умерших животных.

Вместе с более острым, свежим запахом масляной краски и ацетона, ароматы, которые я узнала бы с завязанными глазами.

– Это место не выглядит пригодным для хранения документов, – замечаю я, пытаясь сохранить голос спокойным, хотя пульс учащается, и я начинаю потеть.

– Полагаю, Тео разместился здесь, чтобы заниматься своим тайным хобби.

Он стоит рядом с лестницей, смотрит на меня с этим странным, нервным выражением. Я не спрашиваю, о каком хобби он говорит, потому что уже знаю.

Поднимаю глаза на чердак, потом снова на Купа.

– Надеюсь, тебя не так легко напугать, как меня, – шепчет Куп.

Он поднимается по лестнице.

Я наблюдаю, как он достигает последней ступеньки и отходит в сторону, после чего я следую за ним. Когда я поднимаюсь, Куп хватает меня за руку и помогает, а затем отступает, не говоря ни слова и внимательно следя за моей реакцией.

Но он уже исчез. Я одна, совсем одна в этом святилищем. Только так можно описать это место.

Сотни, а может и тысячи картин маслом разных размеров сложены вертикально и прислонены к стенам амбара. Некоторые занимают каждый дюйм стены, беспорядочно свисая на гвоздях. Другие небрежно разбросаны на длинных деревянных столах и на полу. Кучи, груды, бесконечное море холстов.

Какие-то не закончены. Все без рамы. И на каждом из них изображен один и тот же человек в различных одеяниях, позах и разной степени обнаженности.

Я.

Вот я иду по винограднику с бокалом вина. Вот смеюсь в ванне с пеной. Верхом на лошади, мою посуду, читаю книгу...

Там иду к алтарю в свадебном платье с букетом фиолетового душистого горошка в руках, свет истиной любви светится в моих глазах.

Он даже с точностью изобразил детали зубчатого выреза и жемчуга на лифе. Я прижимаю руку к своему громоподобно стучащему сердцу, когда слезы угрожают пролиться из моих нижних век.

Тихий голос Купа едва проникает в мой кокон шока и воспоминаний.

– Они датированы. Я проверил не все, но этого хватило, чтобы навести на меня страху.

Я нахожу достаточно сил, чтобы повернуть голову и посмотреть на него.

Пристально глядя на меня, он продолжает:

– Тео нарисовал их до того, как ты переехала в Сисайд, Меган. Самая старая, которую я нашел в дальней стопке в углу, датирована месяцем спустя после его несчастного случая пять лет назад. Как такое вообще возможно?

Я подкрадываюсь к ближайшему столику и провожу кончиками пальцев по наполовину законченной картине, на которой я сплю. Мои волосы растекаются по подушке и небольшая улыбка играет на губах. Стиль безумный, много быстрых, коротких мазков, как будто рисуя, художник чувствовал боль.

Из-за тебя мои раны нарывают...

Как должно быть ужасно, как страшно, наконец, увидеть во плоти человека, который преследовал тебя словно призрак. Неудивительно, что Тео смотрел на меня с такой яростью в ту первую ночь в закусочной Кэла. Вероятно, он посчитал, что теряет рассудок.

– Может, он нарисовал их после нашей встречи, просто неправильно проставил дату, – бормочу я. – Ему было плохо, ты же знаешь.

Куп фыркает. Он говорит, широко раздвинув руки.

– Он нарисовал все это с сентября? Не думаю. И я нашел еще немного странного дерьма в его офисе в доме.

– Что там?