Полунощница

Стрелять он снова начал в восемьдесят четвертом, когда остался на острове совсем один. Иногда попадал в гагару. Птица мясистее чайки, но варить приходилось часов пять, иначе не угрызешь. Бил зайца. Рыбачил. Когда интернат закрылся, на острове стало не прокормиться.

* * *

Постояв на опустевшем храмовом дворе, Павел пошел обратно, вспоминая, как ехали. Воздух после обеда прогрелся, грязь подсохла. Не дойдя до Центральной усадьбы, повернул к старцу. Надо же было решить, что делать с «Победой», и про Митю, может, что посоветует. Дорогой его обогнала машина: настоятель сам сидел за рулем.

Павел оглядел себя с головы до ног: если не считать тяжелых сапог, вид вполне приличный. Жаль, телефон садится, не весь разговор удастся записать. В голове Павел уже сформулировал вопросы, которые задаст старцу. Представил его ответы. Выходило вроде разговора с профессором, у которого защищал диплом. Тот на все предположения отвечал: «Допустим». А затем говорил, как надо сделать.

Смоленский храм с черной маковкой и двумя длинными глазастыми окнами сегодня был закрыт, окно в форме креста светилось желтыми свечами. Павел увидел возле храма знакомую машину. И настоятель к старцу, стало быть.

Огибая тощие ели, любуясь синей заводью, Павел свернул в лес – туда вела утоптанная тропинка, даже дорогу спрашивать не пришлось. Птицы вовсю звали весну. Пошел быстрее. У избушки с окном, заколоченным перекладиной, ожидало человек двадцать. Кто-то сидел на лавке, остальные стояли. Позади избушки свежесложенный колодец, связки неколотых дров. Незнакомые бабульки, гундося и дребезжа, пели молитву. «Кто последний к старцу?» – спросил Павел. Бабульки оторвались от книжечки, посмотрели с укоризной, продолжили петь. Потом одна отделилась, подошла и шепнула, что старец сам приглашает, кого надо. Павел хотел было ее расспросить, быстро ли принимает? Но увидел на скамейке у входа Машу. Та кивнула. Павел сделал шаг навстречу, и тут вся очередь заколыхалась, закланялась. От старца вышел настоятель, бабульки ринулись к нему, сложив руки ковшиком, тот крестил им лбы, благословлял. Павел убрал руки в карманы. Настоятель кивнул Маше на дверь: мол, иди. Та, радостная, впорхнула в нее, едва успев подтянуть на макушку съехавший платок и пригнуться – дверь, как и окно, была низкой.

Настоятель подошел к Павлу:

– Вас отец Власий не примет сегодня.

– Почему? Я подожду, если надо.

– Не примет. – Настоятель зашагал прочь по тропинке.

– Погодите! Как это? Почему не примет? Что я сделал?

Настоятель обернулся. Крест на черном одеянии блеснул и потемнел – солнце зашло за тучу. Глаза его за стеклами очков совсем уставшие, полуприкрытые веками.

– В душу свою загляните.

Настоятель ушел. Павел обернулся, не слышал ли кто из очереди? Будто настоятель узнал его позорную тайну и мог выдать. Сзади подошел бритоголовый Митя, кивнул, потом сплюнул себе под ноги. Слюна густой пеной легла на мелкий гравий дорожки. Ушла в землю, оставив белую кайму.

Павел очнулся. Третий день он держал в голове и крутил мысль, как забрать этого Митю из Зимней, где все и вправду оказалось уныло, как в письме.

– Митя, а ты бы не хотел…

– Чего? – Пацан весь сжался.

– Не, погоди, родители твои где?

Павел смотрел на его тощие плечи. Это же пацан совсем. Паца-а-ан. Да как же я так? Ведь тому, моему, уже за пятьдесят. Он же отцу ровесник. Что же творится со временем на этом проклятом острове? И со мной? Не хватало еще умом поехать. Этот еще, «в душу загляните».

– Тебе что тут, свинарник? Расплевался! – Павел закричал, очередь повернулась в его сторону. – Люди потом по этому ходить должны!

– Э, э, ты че? – Митя сжал кулаки.

– Да ну вас всех.

Павел ушел не разбирая дороги, точнее, смотрел только под ноги, на носки сапог, заляпанные глиной. Свернув налево, оказался у маленького полуобрушенного причала. Споткнулся о ржавую арматуру, торчавшую из плиты. Телефон сел, вдали звонил колокол. Павел зажал уши руками. К звону прибавился шум мотора. Из лодки выкрикнули его имя, затем на причал выскочила Вика.

– Ты чего тут? – Вика сыпала вопросами. – А я потеряла Машку, проспала, представляешь? Она у старца там сидит, не видел?

– Видел.

– Ну всё, вы приехали? – скинув капюшон, спросил из лодки Семен. – С вас восемьсот.

Пока Вика расплачивалась, что-то болтая про своих детей, Павел почувствовал, что сил нет больше.

– Довезете меня до Центральной?

Семен окинул его взглядом:

– Две тыщи.

– Сюда же восемьсот было.

– Для кого как. Поедешь?

Вика и Семен уставились на Павла с разных сторон. Это дорого, и Семен этот охренел, конечно, но отказаться уже было никак. Павел достал кошелек, вытащил две купюры, протянул Семену. Слез в лодку, поднял воротник. Вика что-то сказала про ужин, он не понял.

Мотор взревел, лодка пошла ровно. Остыв, отмолчавшись, Павел посмотрел на Семена. В общем-то нормальный мужик. В душу не лезет. Живет, как умеет.

– Похолодало вроде, – сказал Павел.

Семен не ответил. Вода разлеталась зелеными брызгами.

– А тут когда лето?

– Лето в Крыму.