Полутьма

«В связи с угрозой, нависшей над нашим проектом, я приняла решение изменить определенную сеть в своих воспоминаниях. На протяжении пяти дней мои показатели ежедневно будут сниматься специалистами для того, чтобы не было сомнений в моей разумности и непредвзятости. Данные материалы ты можешь получить у полковника. Ты не найдешь там следов воздействия. Также на протяжении этого времени с объектом, что будет производить внушение, будут обсуждены все опасно граничащие точки. Они так же задокументированы и переданы дяде для проведения тестирования после операции внушения. Сама сеть не представляет значения для исследований и является исключительно угрозой моральному и психическому состоянию исследователя. Все материалы исследований, включающие в себя стертые события, будут сохранены под грифом «секретно». Ты к ним иметь доступа не будешь. Поверь, другого варианта сохранить жизнь проекта и продолжить работать над ним просто нет. Я не могу поставить жизни людей под угрозу предвзятости», — злость высушивает слюну, не давая мыслить ясно.

Дура. Больная дура. Готова зарычать и разбить телефон вдребезги. Я не могла этого сделать. Кто угодно, но я точно не могла. Открываю глаза, а изображение беззаботно улыбается мне. Рык сам вылетает из горла. Мельком смотрю дату создания видео.

31 декабря 2016 года.

Просто отлично.

Подскакиваю с подоконника, быстро хромая обратно в комнату. Найти в себе сил передать телефон из рук в руки не могу — просто кидаю тот на кровать. Вампир все так же строит из себя ледяную статую, а дядя занимается его пародированием. Просто отлично. Крошащаяся эмаль скрипит на зубах, а я медленно выдыхаю, оперевшись на дверной косяк.

— Мне нужно все. Каждый мой чих, что был зафиксирован. Все контакты с тридцать первого декабря и до пятого января. Кто проводил исследования, с кем говорила, завтракала, в какую сторону смотрела, сколько раз ходила в туалет, — шиплю я, со злостью ударяя кулаком в стену.

— Все это подтверждает, что ты не была под внушением, schatz, — спокойно произносит вампир, а я хочу выдрать ему глотку.

Уходят все силы на то, чтобы до боли вцепиться в дверной косяк.

— А люди, что мне их делали? Или перевозчики анализов в лабораторию, м? Или тот, кто распечатывал результаты? — шиплю, чувствуя, как сворачиваются внутренности. — Вы не понимаете. Вы не знаете, что такое, когда тебя рвут на части, — чувствую, что срываюсь на крик, но не могу остановиться, — я сошла с ума. Двинулась. Это хуже смерти. Я помню каждую минуту проведенную там, как сраную вечность, — чувствую, как мокрые дорожки скользят по щекам, но не позволяю себе сорваться снова, — я столько раз подносила пистолет к своему виску. Но ни разу так и не смогла вышибить из себя эти воспоминания, дядя, — поджав губы, громко сглотнула слюну, — неужели ты думаешь, что что-то может быть страшнее разрывающегося на части тела?

Полковник, белый как мел, не смотрит в мою сторону. А я не могу смотреть на вампира. Никуда не могу. Только смаргиваю пелену перед глазами, возвращая себе спокойствие.

— Так вот, я знаю. Не может. А учитывая, что физически на видео я выгляжу полностью целой, я намерена доказать, что на момент записи находилась под внушением, — вампир напряженно поджимает губы, а я упираюсь лбом в дверной косяк.

— Мне нужны материалы, — тихо шепчу я, — знаю, что там я кажусь более адекватной, чем сейчас. Но я докажу. Я бы никогда не стерла и крупицы из своей памяти. Потому что важно все, — слюна уходит тяжело по глотке, а я морщусь, возвращаясь обратно, — я что-то нашла. Что-то слишком важное. Не поняла этого, но оно было у меня в руках.

— Я не смогу вернуть тебе память, — тихий голос вампира заставил подпрыгнуть на месте, задыхаясь.

— Уверена, что все, что мне нужно, есть в моих материалах под грифом «секретно», — ухватившись пальцами за шею, судорожно вздыхаю, — а пока я ищу доказательства внушения, мне придется попросить вас заняться копанием в моем грязном белье.

Глава 16

Четыре года назад

Торжественно вынесенный диагноз «правосторонняя пневмония», по-моему, даже обрадовал дядю. Серьезно. Мой старикан с удовольствием запер меня в госпитале, выписав пропуск на Дашку, и дважды в день торжественно начищал мандарины возле моей кровати. У него даже лицо порозовело. Не то чтобы в пятьдесят с хвостиком можно быть старым, но сейчас полковник больше походил на себя в молодости, чем последние пять лет. Запретив мне работать и таская книги исключительно художественного содержания, дядя упорно двигался к своей мечте — разрушить мой проект. Другие группы благополучно выполняли функции группы А, о чем каждый раз полковник не забывал упомянуть. Мол, его девочка могла бы и дома посидеть с бумажками, управляя всем этим процессом без «погружения».