— Что? А, ничего. О чем ты хотела спросить, чего ей не надо слышать?
— Ах, — вздохнула Триш, сожалея, что Роберт запомнил предлог, под которым она выманила его на личную встречу. — Это касается того, как Ники обращалась с Шарлоттой. Мне сказали, что в последнее время ты часто видел их вместе.
— Кто это тебе сказал? — Его худое лицо исказилось подозрением. Триш, как могла, успокаивающе улыбнулась. Заметного эффекта это не оказало.
— Я ходила на детскую площадку поговорить с другими нянями на следующий день после того, как впервые увидела Ники. Антония с самого начала была убеждена в виновности Ники, а я нет. Я хотела поговорить с кем-нибудь, кто относился к ней хорошо. — Триш улыбнулась. — Я не сообразила, что ты тоже подходишь, иначе позвонила бы уже несколько дней назад.
Роберт промолчал.
— Во всяком случае, няни сказали мне, что днем ты довольно часто забирал Ники и Шарлотту с детской площадки, — продолжала Триш, гадая, удастся ли вообще выудить из него что-нибудь ценное. — Похоже, ты им всем нравишься, Роберт, в отличие от большинства других родителей, о которых они рассказывали.
— Значит, вот откуда это пошло? — сердито произнес он, прежде чем глотнуть еще пива. — А я-то ломал голову, что заставило ее так поступить.
— Не понимаю.
— Видимо, это ты передала Антонии ту маленькую пикантную подробность?
— Понятия не имею, о чем ты говоришь, Роберт. После посещения площадки я Антонию не видела. Она почему-то злится на меня и больше не отвечает на мои звонки. Почему она должна была рассердиться, узнав, что ты там бываешь?
Бармен поставил перед Триш ее вино и заменил новой вазочкой с орехами опустошенную. Триш поблагодарила и повернулась к Роберту, подняв брови.
Он пожал плечами:
— Ее бесит, когда я сваливаю с работы раньше, чем освобождается она. И терпеть не может, когда я вожусь с Шарлоттой, а также считает, что мне не следует даже разговаривать с Ники, кроме как передавать распоряжения Антонии. По ее мнению, дружеское отношение к «персоналу» делает его нахальным. Глупая корова!
— Роберт!
— Но она действительно такая временами. Ты должна сама знать, как она обращается с людьми, которых считает ниже себя.
— В общем, да. Но давай пока забудем об Антонии. Роберт, кое-что мне непонятно.
— Блестящая Триш Макгуайр теряется в догадках? Великий боже!
— Ой, Роберт, прекрати! Неужели случившегося с Шарлоттой недостаточно, чтобы хоть это ты воспринимал серьезно? Неужели тебе все время надо, как ребенку, ходить вокруг да около? Я от этого просто с ума сойду!
В его взгляде, помимо опасливой злости и подозрительности, читалось неподдельное изумление.
— Да что с тобой такое?
— Я хочу узнать, что случилось с Шарлоттой, — сквозь зубы ответила она.
— Как и все мы, Триш! Что дает тебе право считать себя такой безупречной в данной ситуации?
— Прости, — сказала она, уловив в его голосе нотку отчаяния. — Просто я не понимаю.
— Чего, скажи на милость, ты не понимаешь?
— Почему все только и говорят о проблемах в твоей конторе. А ты, похоже, свободен как ветер: ходишь на детскую площадку, плаваешь по утрам в воскресенье, пришел сегодня на обед домой… Что происходит, Роберт?
Он ссутулился.
— Ты был слишком занят, чтобы в воскресенье побыть с Антонией, но…
— Ха!
— Что это значит, Роберт?
— Ты что, действительно думаешь, я бы не остался в воскресенье, если б Антония мне позволила?
— Что?
— Да, у меня было важное собрание. Но как бы это ни отразилось на моей работе, я ни на секунду не оставил бы Антонию, если б она позволила. Но ты же знаешь, какая она: терпеть не может, когда ей помогают, и не выносит никого рядом, если ей плохо. Это чертовски осложняет жизнь.
Триш вспомнила, как Антония сказала полицейским, что они с Робертом поссорились бы, заставь она его сидеть дома и ждать новостей о Шарлотте.
— По-видимому, я должна извиниться, — медленно проговорила она.
— Господи боже! Великая Триш Макгуайр приносит мне извинения. Пресвятая Богородица!
— Не надо, Роберт! Оставим то собрание в воскресенье. Если неприятности настолько серьезны, то почему теперь у тебя так много свободного времени? Тут что-то не сходится. Сам понимаешь.
— Значит, ты тоже подозреваешь меня в убийстве Лотти, да? Боже! Эти женщины! Да по тому, как обращается со мной Антония, можно подумать, что я доктор Менгеле. С самой встречи в аэропорту. И сообщает полиции. Я уверен, что это она. Больше никто не мог. И это так на нее похоже.
— Да о чем ты? — спросила Триш, от души желая, чтобы он говорил полными и логически связанными предложениями. Она предположила, что его привычка перескакивать с темы на тему, не закончив ни одну из них, связана с фрагментарной, клиповой подачей материала, которую он использовал в своих рекламных кампаниях. Триш, привыкшая в суде к округлым, законченным предложениям, находила эту его манеру несносной. — Что делает Антония?
— Сообщает полицейским самые разные факты обо мне, не относящиеся к делу, — на сей раз более внятно ответил он. — Собранные вместе, они наложились на их собственную предвзятость и превратили меня в Подозреваемого Номер Один.