И все время, что Андрейка «грел да стучал», либо Устинка, либо Егорка находились на берегу с тем или иным заданием. Наблюдали, то есть, чтобы никто внезапно не нагрянул…
[1] Мерин — кастрированный жеребец. Меринок — мелкий кастрированный жеребец. Меринец — совсем мелкий кастрированный жеребец, считай пони. Причем мерин тоже не крупной лошадкой был. Тяжелых пород на Руси в те годы не было. Линейные вывозились из Польши и были доступны только элите. Поэтому речь в этой классификации шла о легких породах с массой тела до 450 кг. Даже аргамаки (ахалтекинцы и прочие подобные породы), стоящие огромных денег, все одно относились к легким породам.
[2] К середине XVI века был установлен законодательный предел такого займа в 15 рублей.
[3] Ситуация по количеству послужильцев (как вольных, так и боевых холопов) варьировалась от региона к региону, но, в целом, была плюс — минус одинаковая. Единицы могли себе позволить одного или более послужильца.
[4] Оклад в данном случае — денежное довольствие, которое выплачивалось царем поместному дворянину. Зависело от множества вещей и было весьма вариативно. В случае выхода в недолжном снаряжении или недостаточным числом могло заменяться штрафом, а то и изъятием поместья.
[5] В те годы существовала практика привлечения выборных из региона для замещения вакантных позиций на московской службе.
[6] Пуд — это примерно 16,381 кг. Два пуда, это, соответственно, около 32,7 кг. За которые Андрейка три рубля сорок семь копеек и три полушки. Хотя цена такого же количества дельного железа в прутках — около трех — четырех московок (1,5–2 копейки/новгородки) за килограмм, то есть, меньше рубля.
Глава 3
Тихий зимний вечер шел своим чередом.
Завершив дела на улице Андрейка со своими холопами удалился в землянку. Благо, что в ней было очень комфортно. Сухо, тепло, и даже не душно из — за регулируемой вентиляции. А еще светло, так как горела его самодельная псевдо аргандова лампа, хорошо освещая помещение.
Ночи зимой длинные. А лампа эта позволяла заниматься какими — то полезными делами и в темное время суток. И не хоть как — то, а нормально. Вот и сейчас — они все втроем возились, перед отбоем…
И тут, внезапно, как — то нахохлился и зашипел котенок, которого привез по просьбе Андрейки отец Афанасий. Причем глядя на дверь.
— Кого это еще леший принес? — произнес отрок вставая.
— Хозяин, не ходил бы ты. — прошептал Устинка, как — то весь сжавшись.
— Вы боитесь? — удивился парень. — Почему?
— Там не человек. — чуть хриплым голосом произнес Егорка.
— Отколь ведаешь?
— Чую.
— А коли не человек, так чего робеть?
— Мал ты еще… — покачал головой Егорка. — Есть вещи куда опаснее человека.
— Если этот «не человек» разумен, то нам тут не отсидеться. А значит нужно выходить и принимать бой. Представьте, что к нам сюда медведь — шатун пожаловал. Представили? Давайте я помогу. Вот он выламывает дверь и оказывается в землянке. Много мы тут против него навоюем? Ой вряд ли. Здесь же не развернуться.
Они оба как — то притихли, ничего не отвечая, и глаз от земли не поднимая.
— Что с вами?
— Там что — то страшное.
— Здесь я — самый страшный зверь! — прорычал раздраженный Андрейка. Выхватил саблю из ножен и пошел на улицу.
Ему и самому было страшно. ОЧЕНЬ страшно. Прекрасно осознавая тот факт, что и кошка, и эти двое разом не могут ошибаться. Однако он все равно пошел. Ибо репутация его висела на волоске. Если он хочет, чтобы эти двое шли за ним в бой, то сидеть и трястись вместе с ними «под кустом» — самая неудачная из стратегий.
Вышел в сени.
Прислушался. Тишина. На улице только легкий вой ветра. И какой — то едва уловимый запах.
Андрейка осторожно выглянул в духовые оконца, которые очень удачно расположил так, чтобы можно было осматриваться, не открывая двери. Никого. Что и не удивительно. Он бы тоже на виду не стоял.
Выдохнул.
Собрался с духом.
И осторожно толкнул дверь, открывая ее. А отворялась она наружу, от греха подальше. Чтобы выбить было нельзя. Но, увы, была она не такая крепкая, как хотелось бы. Времени и сил изготовить дверь из крепких дубовых плах у них не было. Как и желания. А эта хлипкая конструкция вряд ли могла остановить медведя или что — то подобное. Поэтому особенного смысла отсиживаться действительно он не видел, даже если бы там действительно была какая — то серьезная опасность.
Вышел под навес.
Здесь ничто не предвещало беды или какой — то угрозы. Только продолжало пованивать этим самым запахом. Незнакомым, непонятным, но достаточно неприятным.
И тишина.
Даже снег не скрипел нигде вокруг. Только под ногами Андрейки.
Очаг еще не погас. Угли его еще тлели и давали определенный свет, вырывая округу из тьмы. То есть, обеспечивая приемлемую видимость под навесом и в определенном радиусе от него. Исключая, конечно, мертвую зону за плетенем. Ну как приемлемую? Силуэты он видел хорошо.