Помещик. Том 1. Сирота

Андрейка взял первый наугад. Развязал. И высыпал на ладонь монеты. Судя по всему — в каждом находилось по тысячи новгородок. Новеньких. Это наводило на мысли о том, что деньги ему прислали из Москвы. Есть над чем подумать. Потом…

Остальные кошельки он даже трогать не стал. Просто вернулся к стеллажу. Взял оттуда еще один туесок березовый. Только побольше. И поставил его перед отцом Афанасием.

— Что это?

— Еще краска. Тут примерно половина гривенки[4].

— Но у меня больше нет с собой денег. — как — то растерялся священник.

— А и не надо. Это мой вклад в дело Матери — церкви. Все что я сумел вспомнить и найти — все перед тобой отче. Эти деньги, кивнул он на кошельки, мне нужны, чтобы пройти верстание. А больше брать — лишнее. Да и глупо это.

— Глупо?

— У меня ведь от Агафона осталось семь рублей монетой. Ты еще пятьдесят привез. Итого пятьдесят семь. Ежели кто прознает — мне тут станет очень горячо жить. Зима холодная, а не замерзну. Если же и оставшееся продавать — на моей жизни совсем можно крест поставить. Как пить убьют. За меньшее убивали. А если я и эту краску решился продавать? Да ко мне половина Тулы решила бы заглянуть и ограбить.

— Поживи у меня, в Туле. Я платы за постой не возьму. После ТАКОГО вклада — совесть не позволит.

— Не могу.

— Почему?

— Я дал обет. Эта зима будет полна волков. И тех, что природные, и тех, что в обличье человека почему — то ходят. Отче, я ведь не пахарь и не гончар. Мне нужно уметь встречать лицом к лицу с волками. Любыми волками. Я должен пройти это испытание и вернуться в Тулу воином. Или не вернуться вовсе.

— А твои холопы знают, что их ждет?

— А ты думаешь, что они упражняются вместе со мной просто так? Делать им больше нечего? — грустно улыбнулся Андрейка.

— А лампа? Ведь если ты погибнешь, то…

— Я сделаю еще одну и закопаю ее под березой, что рядом с пепелищем отцовского дома. Если я сгину — просто забери ее покажи кому надо. Там несложно. Пусть просто повторяют.

— А печь?

— Там долго рассказывать. Лучше не связывайтесь. А еще лучше молись за меня. Мне твоя молитва отче очень поможет. Потому и отдаю тебе все, что у меня есть кроме самого необходимого.

Отец Афанасий кивнул. Серьезно и понимающе.

Несмотря на то, что человеком он был в какой — то мере циничным и достаточно умным, как по меркам эпохи. Но за рамки своего века он выпрыгнуть не мог. И был типичным носителем рационально — мистического мышления и насквозь религиозного мировоззрения. Поэтому такую мотивацию Андрейки он и понял, и принял.

Она ведь была в должной мере рациональна. С одной стороны, а с другой — пронизана религиозностью насквозь. Отрок жертвовал церкви все, что у него есть, кроме самого необходимого. А сам оставался здесь, в глуши, чтобы выполнить обещание, которое он дал Всевышнему. Неожиданно, но мотив более чем серьезный и понятный. Даже вызывающий нешуточное уважение. Поэтому разговор их и затянулся. Священник теперь посмотрел на парня иначе. Совсем иначе. Многое в его голове встало на свои места. Не до конца, но все же. Поэтому он попытался это прояснить. И Андрейка был к этому готов. В этот раз.

Там, в XXI веке, когда он готовился к путешествию в прошлое, он не знал в кого именно его забросит судьба. Поэтому готовился больше по общему профилю. Какие — то технологии важные для выживания. Молитвы ходовые. И так далее. Продумать же взаимоотношения со священниками как — то не догадался. Ему просто не приходило в голову, что придется так часто и плотно с ними общаться. Да и стратегии эти очень сильно зависели от такого количества нюансов, что всякое планирование в таких делах попросту теряло смысл. Однако оказавшись тут и получив передышку, он занялся продумыванием стратегии своих отношений с церковью. С правильной подачей себя и своей мотивации так, чтобы у священников не возникало лишних вопросов, а он был для них насквозь понятным прихожанином. С придурью, конечно. Ну а кто без нее? Главное, что понятный и предсказуемый. И верный как царю, так и вере. Что очень важно. Потому что оказываться в рядах оппозиционерах Андрейка не имел ни малейшего желания…

[1] В XIX веке за счет этих клиньев делали свитки приталенными.

[2] Цены на крашеную ткань были в 3–4 раза выше, чем на такую же, но не крашенную.

[3] Аршин — это 0,7112 м. 4 аршина, соответственно, 2,8448 м. То есть, палки у них были около трех метров.

[4] Половина гривенки — это еще примерно пятьдесят грамм. Подобная краска стоила бы 375–400 рублей, ежели по полной стоимости.

Глава 2

1552 год, 5 ноября, где — то на реке Шат

Андрейка получил достаточно неплохие деньги, продав краску. Даже несмотря на то, что отдал он ее за сущие гроши. Но из этих денег десять рублей он должен был отдать своим холопам. Так что в сухом остатке у него получалось уже не пятьдесят семь, а сорок семь рублей.

Много это или мало?