Поместье. Книга II

Еще во время восстания Люциан нашел способ избегать страданий. Нужно лишь сказать себе: «Я покойник». Каждый раз, когда положение становилось непереносимым, он представлял себе, что уже умер. Он, Люциан, не живой человек, но дух или труп, свободный от надежд и желаний. Он слышал о мертвецах, которые ходят по свету и не могут найти успокоения в могиле, и уподоблял им себя. Он где-то прочитал о факирах, которых закапывают в землю, и они погружаются в анабиоз. Разве вся его жизнь не была борьбой с темными силами? Разве фатум не вел его с самого начала? Чем еще объяснить разные странные случаи, как не рождением под несчастной звездой? Еще ребенком, избалованным панычем, Люциан чувствовал руку судьбы. У него было все: одежда и еда, оружие, любовь матери, отца, сестер и брата. Прислуга его обожала, мужики и бабы цацкались с ним, его любили даже животные: кошки, собаки, лошади. Но Люциан так страдал, что уже тогда подумывал застрелиться. Он богохульствовал, а потом бежал к священнику исповедоваться. Он воровал, плевал на иконы, душил кур, как хорек, и мучил кроликов. Учиться ему было лень, и он изобретал всевозможные уловки, чтобы пропустить урок. В нем рано пробудилось влечение к женщинам, но он боялся болезней и скандалов с родителями. Люциан вычитал в энциклопедии, что бывает туберкулез почек, и тут же внушил себе, что у него это заболевание. Он услышал от матери, что у них в роду был сумасшедший, и стал бояться, что тоже сойдет с ума. Сколько он себя помнил, столько в нем жило предчувствие какой-то катастрофы. Страхи были столь велики, что он еще тогда искал утешение в мыслях о самоубийстве и в стоической покорности судьбе.

Катастрофа произошла раньше, чем он ожидал: восстание, скитания по лесам, холод и голод, похороны друзей и близких. Отца сослали в Архангельск, Люциана заочно приговорили к повешению. Он скрывался в Варшаве, работал на мебельной фабрике, жил со Стаховой. Потом бежал с Маришей, бедствовал в Париже, разочаровался в польских эмигрантах и вернулся на родину. Спутался с Касей, с Бобровской. Несколько лет пролетело, как дурной сон. Но ради чего он страдал? И почему все это должно было кончиться нелепым убийством бедного дворника, отца десяти детей?

Пока длился процесс, Люциан, сидя в Павяке, искал ответы на эти вопросы, но загадка, похоже, оказалась неразрешимой. Все смешалось воедино: злая судьба, неудачные обстоятельства, расшатанные нервы, слабый характер. Да, его жизнь была суетой сует. Но с другой стороны, разве остальные люди ведут не такое же хаотическое существование? Ведь так живет весь род человеческий. Рождаются, растут, болеют, грешат, ссорятся, испивают полную чашу, а потом приходит смерть — и все. Фелиция передала Люциану в тюрьму Библию, но, несмотря на скуку, он даже не открыл эту книгу. Бог Ветхого Завета играл с народом Израиля как кошка с мышкой. Иудеи все время упрямились и бунтовали, а Он беспрестанно карал их, и так из поколения в поколение, до сих пор. Новый Завет обещал всевозможные наслаждения в царствии небесном, но где гарантия, что это правда? Разве сами Папы не вели войн? Разве русские, пруссаки и австрийцы, три христианских народа, не рвали Польшу на куски, не строили виселиц, не насиловали женщин, не убивали? Могли бы они творить эти зверства, если бы действительно верили в Бога и в то, что проповедовал Иисус?

На все вопросы был только один ответ: жизнь так бессмысленна, что по сравнению с ней даже смерть полна смысла. Люциан так часто воображал себя мертвым, что это стало его обычным состоянием, чуть ли не реальностью. Его охватывало равнодушие, он погружался в нирвану, о которой читал еще в отцовской библиотеке. На допросах Люциан во всем сознавался и подписывал все протоколы. Он даже рассказал следователю о планах создать польскую мафию и ограбить Валленберга. Нанятые Фелицией адвокаты уговаривали его изменить показания, но он об этом и слышать не хотел. Сокамерники смеялись над ним, но он молча сносил оскорбления. Он был готов ко всему: и умереть на виселице, и отправиться в Сибирь. Он лежал на шконке, жевал липкий, непропеченный хлеб, глотал жидкую кашу, терпел холод, жару, вонь параши и грязных человеческих тел. Воры и убийцы, которые сидели с ним, играли в карты и курили пронесенный в камеру табак, пели надрывные песни о любви, женской неверности, жестокой судьбе уголовника и надежде выйти на свободу, но Люциан был выше этих сантиментов. Он стал равнодушен к фальшивому счастью и глупым мечтам.

Процесс был шумным. В газетах печатались подробные отчеты. Художники приходили на заседания и рисовали портреты Люциана, аристократки бились за билеты, но Люциан оставался безразличен. Он сидел на скамье подсудимых и даже не смотрел на расфуфыренных дамочек и франтоватых бездельников. Он почти не слушал, что говорят свидетели, прокурор и адвокаты. Ночью перед вынесением приговора он крепко спал. Люциан даже поленился сказать последнее слово. Когда судья спросил, не хочет ли обвиняемый сказать что-нибудь в свое оправдание, Люциан ответил:

— Нет, спасибо, ничего.