Поместье. Книга II

— Я на ее деньги учился. Воровать, убивать — не в моем характере.

— Деньги можно вернуть.

— У нас ребенок маленький.

Ольга опять остановилась. Показалось, она сейчас рассмеется, но ее лицо осталось неподвижным и грустным.

3

— Ребенок? — переспросила она удивленно. — Когда это вы успели?

— Да вот, успели.

— И ты все это время молчал?

— Повода не было рассказать.

— Странно, очень странно. Скрывал от меня? А ведь я чувствовала, что ты о чем-то умалчиваешь. Кто у вас, мальчик, девочка?

— Мальчик.

— Ну, мазл тов![90] — В ее глазах сверкнула насмешка.

— Даст Бог, и у вас с Валленбергом дети пойдут, — ответил он тоже по-еврейски.

— Нет! Хватит мне двоих. Когда-то я хотела родить от тебя, но это уже не актуально. Как назвали?

— Мишей.

— Интересно, что еще я узнала бы, если бы порасспросила тебя как следует. Наверно, у тебя еще парочка любовниц имеется?

— Нет.

— Ну, понятно…

Дальше они шли молча, на расстоянии друг от друга. Каждый погрузился в свои мысли. Вышли на Александровскую площадь, оказались перед древним, немым, устремленным в ночное небо обелиском. Слабо светили редкие газовые фонари, было безлюдно и тихо, словно уже стояла глубокая ночь. Лицо Ольги было в тени, она шла маленькими шажками, глядя под ноги.

— Как это произошло, когда? — спросил Азриэл.

Ольга вздрогнула.

— Совершенно неожиданно, сама понять не могу. До этого он держался очень корректно. Диктовал. Иногда разговаривали о чем-нибудь, мы ведь давно знакомы. Тосковал по Матильде, я его утешала как могла. Я и правда ему сочувствовала. Нелегко остаться одному на старости лет. И вдруг он заговорил обо мне. Совершенно другим тоном. Мне стало как-то так… Не могу объяснить!

— А как с религией? Тебе же в католичество перекрещиваться придется?

— Да, он такое условие поставил.

— Ну, Христу-то все равно.

— Не смейся, это серьезно.

— Чего не сделаешь ради пары миллионов!

— Не нужны мне его миллионы. Если бы я гналась за деньгами, я бы с тобой тут не стояла, не разговаривала. Одного хочу: детей обеспечить.

— Все так говорят.

— Это правда. Сам посмотри. Зачем мне это надо? Он пожилой человек, у него сыновья, дочери, невестки, зятья, внуки. Патриарх, можно сказать. Страшно становится, когда об этом думаю. Больше всего перед Юстиной стыдно. Они меня возненавидят и будут правы. Поверь, мне бы лучше было без этих дворцов-салонов.

— Ничего, привыкнешь.

— Тебе легко говорить. Для меня это кризис, честное слово. Все, чего я хочу, это спокойно жить с любимым человеком.

— Он тебе наследство оставит.

— Я понимаю, что ты имеешь в виду. Если я тебе не нужна, зачем издеваться?

— Ты нужна мне. Ты даже не представляешь, как нужна.

— Нет. Будь оно так, ты бы поступил по-другому.

— Не могу я убить четырех человек. Не могу семью бросить. Ты ведь свою тоже не можешь.

— Что ж, если так, больше говорить не о чем.

Они еще немного постояли на площади. Оба опустили глаза и словно что-то искали на мостовой под ногами. С Вислы долетал легкий ветерок. Где-то далеко просвистел паровоз, протяжно и тоскливо. Через минуту Азриэл и Ольга пустились в обратный путь. Она снова взяла его под руку, на этот раз крепко. Они прошли по Мазовецкой, вышли на Свентокшискую. Азриэл остановился перед витриной и попытался в темноте рассмотреть полированную статуэтку Будды — толстого, с голым пузом и драгоценным камнем во лбу. «Как они попадают в нирвану, такие жирные?» — подумал он. Напряг зрение, чтобы прочитать название книги, но свет фонаря был слишком слаб, и Азриэл не смог разглядеть готические буквы. Прошли Маршалковскую и снова оказались на Жельной. По пути обменивались короткими фразами. Она обращала его внимание на дома, магазины, вывески, лишь бы что-то сказать. Заметила, что Варшава — очень грязный город.

— Скоро будешь в Париже.

— В Париже? С чего ты взял?

— Он же тебя в свадебное путешествие пригласит.

— Почему ты так уверен? В путешествие…

Они остановились. Здесь, на Жельной, тротуары были засажены деревьями. Таинственные темно-зеленые кроны почти касались друг друга над мостовой. Стрекотали кузнечики. На землю падала тень переплетенных ветвей. Ворота были заперты, окна гасли одно за другим. Где-то лаяла собака. Для Азриэла эта улица связана с любовью, тайной, тихими встречами, поздними расставаниями. То ли улица, то ли сад. Вдруг Азриэл подумал, что ни разу не был здесь днем.

— Больше мы, конечно, не увидимся, — сказал он вслух.

— Почему же? Мы можем остаться друзьями.

— Да, верно. Ну, спокойной ночи.

— Подожди. Если хочешь, пойдем ко мне. Ядзи сегодня нет.

— А где она?

— У нее сестра заболела.

— Нет, Ольга. Зачем?

— Я думала… Хотя, наверно, ты прав.

— Всего хорошего.

— Куда ты так спешишь? Ты же сотрудничаешь с его газетой. Может, он тебя как-нибудь в гости пригласит или еще что-нибудь…

— Теперь часто будешь гостей принимать.

— Я вот что хочу сказать: мы всё равно будем где-то видеться, да я и не собираюсь тебя избегать, не хочу. У нас были счастливые минуты. Я никогда не забуду той ночи в Отвоцке. Никогда!

— И что из этого следует?