Помню тебя

— Вот как, значит, Вера Кондратьевна? Можно сказать, Вероника… Альберт Иванович, можно — Алик. А я, можно сказать, думал: кто же это у нас? — И далее что-то доброжелательное, но абсолютно не запоминающееся: — А также, можно сказать, Инночка, завтра заглянет мой коллега Павел Юрьевич с целью ознакомить гостью с художественным миром… — Небольшие глаза Альберта Ивановича на ясном и розовом лице проникновенно улыбались.

— Да нет, Алюша, Вере завтра с утра нужно на вокзал за билетом.

— За билетом? Это значит на периферию? Как там, можно сказать, на переднем крае борьбы за урожайность?

Поужинали и чокнулись рюмочками ликера. Маленькие глаза у Алюши засияли еще благодушнее.

Заговорили про «подвал», где Альберт Иванович что-то вроде распорядителя при мастерских художников, а оформлен на ставку сторожа. Ну это, можно сказать, необходимый жизненный минимум. Кроме того, ему дают делать «замалевку» и «теневку» — основные, можно сказать, тени и фон. А также срочную оформительскую работу.

Безбожную халтуру, знала Инна. Удивительно, что за это еще и платят. Хорошо, что ему за это платят… За любовно сделанные, но бездарные витражи и диаграммы. Грешно ей рубить сук, на котором сидит… Хорошо, что Альберт устроен сейчас при этих мастерских. А то ведь несколько лет назад — она знает это от Аэлитки — его «попросили» на одном заводе из оформителей, а до этого он выводил надписи «по газонам не ходить» в парке культуры и отдыха, значась электриком. А перековался на «художника», посещая лет десять подряд с энтузиазмом и старанием студию при районном Дворце культуры, даже семьи не завел…

Нелишний ведь он все-таки человек в жизни, даже трогательный в своем слепом пристрастии… Вот сейчас живет у них, даже не догадываясь поговорить с Никитой о его делах, не стараясь войти в семью. «Не плохой»… и «не хороший» — такие характеристики были как-то совершенно мимо (Инна Кузьминична заметила, что она снова, как и полгода назад, перед замужеством, ищет себе оправданий), — упоенный и любовный исполнитель «халтур»…

Инна Кузьминична сама пугалась сегодня своего настроения. Она невольно представила себе Альберта Ивановича глазами гостьи: немного квадратная голова Алюши в седоватом ежике, немалый размах плеч и почти неприлично ясное и гладкое, как пятка, лицо пожилого младенца…

Допивали ликер в комнате и смотрели телевизор. Алюша с удовольствием рассказывал про «установки» — декорации на экране. Иногда и ему тоже достаются такие заказы. Начинает неплохо зарабатывать. Он пояснял про сценическую условность… Вот на переднем плане показаны подъездные пути с современной техникой. И тут же бытовая, можно сказать, деталь — шкура северного обитателя на стене…

— Контора? То ли бытовка? — вежливо поинтересовалась Вера. — И сколько ж у художника уходит на это времени, много, наверное?

Снова раздались звонки у входа, дверь хлопнула. Сын шуровал в холодильнике.

— Никита! Не трогай кефир, я тебе суп разогрею! — Инна Кузьминична метнулась на кухню.

…Уходила Вера рано. Смотрела отчужденно и словно бы с легкой жалостью. Хотя с чего бы это? Сама вон усталая. Чуть ли не пожилая женщина, затрапезная в своем шарфике и тесном пальто. Почти и не простились.

В эту минуту как раз трезвонил телефон. Звонила спозаранок Аэлитка. Предлагала горящую путевку в Бакуриани.

— Иловайская? Что ты, не отпустит! Да оставь ты своего парня с Шейником, они между собой лучше разберутся.

Но в горы она все-таки не собралась.

Не было в ней Аэлиткиной мобильности. И даже ощущала эту ее хватку и готовность принять все как что-то чуждое себе. Хотя то и дело у нее не получалось в практической жизни обходиться без Аэлиты — бой-бабы, «своей» во всем: и благодетельницы… По-прежнему была в Инне Минаевой-Прохарчиной та же двойственность: жизнь ее души и способ жить.

Альберт Иванович начал копить на машину. Это примирило с ним Никиту. Да и ее, пожалуй, со всем происходящим.

А время течет и течет куда-то… Вот и жизнь уже, кажется, почти прошла?! В ней был протест против этой мысли. Не устала еще жить потаенной надеждой душа.

Однажды к ней подсел в библиографическом закутке высокий светловолосый человек, немолодой и озабоченный.

— Мне сказали — вы занимаетесь библиографией по строительству. Очень надеюсь на вас.

Молоденькая Ирка с выдачи фыркнула:

— В кафе пригласите или как?

Тот растерянно поддержал:

— Отчего же.

Выборку по архитектуре она ему подготовила к концу дня.

— А я вас в самом деле подожду у входа, разрешите?

И они побродили с ним по Замоскворечью. Лавров Сергей Платонович показывал ей какие-то церквушки и особняки. И рассказывал о них интересно, будто сам строил.

Присели потом на скамейку во дворике некоего доходного дома.

Тут он, должно быть, живет. Что дальше? «Со всеми он так?» — думала она снисходительно. Демонстративно рассматривала собеседника. Лицо его с просторным, хотя и невысоким лбом, сейчас, когда он перестал забрасывать ее названиями разных арок и «розеток», было, пожалуй, немного даже простоватым. Вот глаза умные…