Читаем Помощник. Книга о Паланке полностью

В следующие дни ему легче не стало. Страшная ревность не давала ему спать. И все время он подстерегал, не выдаст ли себя Эва.

Ничем определенным она себя не выдала, но ездить в город не перестала.


Суд состоялся прекрасным июльским утром. После трех дождливых дней наконец-то выглянуло солнце.

Когда распогодится и небо наконец прояснится, когда не очень жарко и совсем не холодно — словом, погода, какая и должна быть в приятном, умеренном климате. Люди тоже становятся более мирными и дружелюбными. На ход судебного разбирательства оказывает влияние все, даже то, что вроде бы влияет на людей совсем незначительно. Простым, чувствительным и болезненным людям очень хорошо известно, что пусть они перед законом чисты, как лилия, пусть у них имеются сотни гарантий, все равно они входят в суд и залы заседаний с чувством озноба.

Адвокат Белик суды знал. Его паланкские коллеги по праву ставили ему в вину некоторую несолидность, но для своих клиентов он был не менее полезным, чем они. Он ориентировался не на абсолютное знание параграфов закона, не корпел над блестящей защитительной речью, а в первую очередь использовал людские слабости. Можно было бы сказать, что больше всего он любил внушать своим клиентам, чтобы они прикидывались наивными. Для благородного духа наивность, несомненно, смешна, но именно с ней он справляется хуже всего. Уравнение со многими неизвестными его не заставит отступить, но нелогичность, глупость, наивность, непонятная для него несговорчивость собьют с толку. Его не одолеет мировая проблема, но в два счета сведет с ума людская тупость и глупость.

Белик был не гений, не особенный хитрец, но просто не упускал случая, чтобы лишний раз не воспользоваться этим открытием. Среди приличных людей его не ценили, но именно поэтому он и мог себе позволить такое. Это свидетельство о непризнанности было оружием отвергнутого честолюбца.

В ожидании судебного разбирательства он отрепетировал с подзащитным Волентом Ланчаричем небольшой спектакль для суда. Учил клиента, как ему держаться на разбирательстве, а так как делал он это в соответствии со своей методой, то дело шло нелегко: поначалу Ланчарич упрямился как баран. Но адвокат все же его обработал.

Волент понял свою роль и смысл игры.

Он предстанет, вернее сказать, будет делать вид, что предстал перед самым уважаемым синклитом в мире, перед самым славным обвинителем и судьей в районе и окрестностях. Слывет ли он, Волент Ланчарич, языкатым и дерзким мужиком? Да. Слывет, ничего не поделаешь. В суде это знают, и из этого будут исходить. Так что, если он с самого начала будет перед ними пресмыкаться, он испортит всю радость судье и его присным. К охоте на такую птицу они всегда готовятся заранее, надеясь, что он обязательно начнет хорохориться и перед ними, и заранее радуются, как они посадят его на место. Боже, как любят они пользоваться своей силой и властью! Так что ему, Воленту, бояться суда нечего, бояться надо судьи.

Ланчарич начнет (согласно сценарию) самоуверенно, резко и нагло. Подтвердит свою репутацию. Судья обозлится, и еще как! Тогда Волент «поумнеет и опомнится», проявит некоторое смятение, вытекающее из неожиданного осознания того, что его осадили, и станет квелым, как перезрелая груша. Потом со всяким вопросом будет обращаться только к судье, отвечая, будет есть его глазами, не спускать с него взгляда, даже когда начнет отвечать на вопросы обвинителя и защитника. Он яснее ясного даст понять, что судья напугал его и что он знает, у кого в руках он очутился. Если ему удастся рассердить судью в самом начале, тогда он его переиграет. Кто такой судья? Профессионал. Он не рассердится дважды, но один раз — непременно. Почему? Потому, что он профессионал. Если он рассердится сразу, значит, позже, при обсуждении вопроса о размере выносимого наказания, сердиться уже не будет. Рассердившись вначале, он к концу разбирательства успокоится и при вынесении наказания будет умеренным, даже и с чисто профессиональной точки зрения.

Все разбирательство будет проходить под знаком суверенитета судьи. И покорности Волента. По плану судья должен довести его до полного уничижения. Волент должен все больше сбавлять тон, самоуверенность и наглость, и в заключение говорить немного запуганно, «по-простонародному», и не забыть сказать о своем «восхищении» парнями из КНБ, чтобы облегчить дело для судьи.

Если ему удастся убедить судью, что все разбирательство, собственно говоря, происходило как диалог между ним и обвиняемым, то есть что выиграл его один судья, то выиграет дело не судья, а он, обвиняемый. Если судья поддастся впечатлению, что у него столь мощное влияние на поведение обвиняемого, он сделает широкий жест, даже забыв о пострадавших, ибо они и так всегда хотят слишком многого.

Аладар Белик знал, перед кем будет стоять его клиент. Доктор Коник — мужчина тщеславный. И Речанова у него побывала не зря. Так что плохого исхода Воленту бояться нечего.

Перейти на страницу:

Все книги серии Сто славянских романов

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза
Отверженные
Отверженные

Великий французский писатель Виктор Гюго — один из самых ярких представителей прогрессивно-романтической литературы XIX века. Вот уже более ста лет во всем мире зачитываются его блестящими романами, со сцен театров не сходят его драмы. В данном томе представлен один из лучших романов Гюго — «Отверженные». Это громадная эпопея, представляющая целую энциклопедию французской жизни начала XIX века. Сюжет романа чрезвычайно увлекателен, судьбы его героев удивительно связаны между собой неожиданными и таинственными узами. Его основная идея — это путь от зла к добру, моральное совершенствование как средство преобразования жизни.Перевод под редакцией Анатолия Корнелиевича Виноградова (1931).

Виктор Гюго , Вячеслав Александрович Егоров , Джордж Оливер Смит , Лаванда Риз , Марина Колесова , Оксана Сергеевна Головина

Проза / Классическая проза / Классическая проза ХIX века / Историческая литература / Образование и наука