Помощник. Книга о Паланке

Он как раз намыливал лицо, философски глядя в большое зеркало, поставленное на стол, когда женщины вошли в переднюю, чтобы обуться, надеть шляпы, перчатки и постоять перед зеркалом. Разговор их выдавал волнение, они говорили о чем-то. Упоминая богослужение, церковь, куда спешили попасть пораньше, чтобы занять места в первых рядах скамей с правой стороны. В Паланке не было принято сидеть в церкви на арендованных местах, их занимали здесь по принципу: чей черед, тот берет, хотя более зажиточные и уважаемые паланчане, если они заботились о чести своего имени, — а ведь это было важно каждому, — старались сидеть на проповеди по возможности ближе к алтарю. Наши дамы, конечно, принадлежали к числу уважаемых, состоятельных и именно поэтому достопочтенных паланчанок. И каждое воскресенье имели возможность напомнить миру об этом. Правда, для этого надо было появиться в церкви одними из первых, потому что большинство женщин проявляло такое же усердие. До среды они обычно обсуждали события минувшего воскресенья, а во второй половине недели занимались прогнозами. Это у них был своего рода «футбол», здесь формировалось их критическое мышление.

Речану торопиться было некуда — он-то стоял всегда около входа, хотя горячо молился. А пел он так, словно жаловался. Слуха у него не было, он скорее кричал, чтобы быть услышанным, так как рядом с ним всегда было пустое пространство. Его приготовления к обедне состояли из бритья, стрижки торчащих из ноздрей волос, чистки праздничных сапог и старого, еще свадебного, костюма.

Женщины вышли на ступеньки, ведущие в сад, их высокие голоса на минуту перестали быть слышны, но, как только они вынырнули из-за угла, он снова услышал их щебетанье и звук шагов по бетонированной дорожке. Они спешили, стремясь сесть у священника на виду. Многие прихожанки, особенно католички, сходили по нему с ума. Евангелистов в городе было гораздо меньше, здешняя кирка была полна только благодаря многочисленным кальвинистским общинам окрестных деревень, но вместе со своим пастором, как убеждали они себя, они значили для Паданка куда больше. У их пастора была славная фамилия генерала, похороненного в мавзолее на горе Брадло[55]

, к которому люди питали безграничное уважение, ведь он был их Икаром, признанным миром, у пастора к тому же был ангельский голос, остроумные проповеди и импозантная фигура. Это все имело особое воздействие на послевоенных паланчан, и не только на них. Во внеслужебное время он был хорошим волейболистом и пловцом — словом, спортсмен. На курорт он приезжал на огромном американском мотоцикле марки «Индиана» с гигантским рулем, что вызывало нарекания, хотя и не столь категорические, ведь он был рослым, крепким, а у таких мужчин должно быть какое-то экстравагантное хобби. Может, его не любили видеть на этом мощном мотоцикле, боясь как бы он не разбился.

Пастор был холостой, женщин избегал, и поэтому Вацкова, жена возчика, развозившего по улицам вокруг парка содовую и минеральную воду, заявила, что такой «уж если полюбит — так полюбит, а если разочаруется — так до конца». Все решили, что так оно и есть. И многие женщины домогались его, но повезло только стройной дочери владельца гостиницы из Зволена. Она была красивой альбиноской — вся белая, как алебастр, и вскорости разбилась вместе с ним на том проклятом мотоцикле. Случилось это через день после их помолвки, на крутом повороте перед въездом на курорт, но все утверждали, что произошло все на прямой дороге, что их будто бы сдуло с мотоцикла. Никого почему-то не устраивало, что причиной этой трагедии было масляное пятно, на котором забуксовал мотоцикл.

Аварии были в те времена явлением редкостным, поэтому смерть жениха и невесты взволновала весь край. Их объявили посмертно самой красивой и самой влюбленной парой во всей округе, на похороны пришла масса народу, молодого и старого, и все без исключения уверяли, что хоронят вместе с погибшими часть своего сердца — до того им тяжело случившееся. Не было человека, который не выразил бы готовности поклясться, что это была чистая и невинная пара, и не пожелал бы ей райского блаженства, и даже отдельной тучки, синей и чистой, как очи, а также любви и охраны Всевышнего, белых ангельских одежд, светлых длинных кудрей и золотых крыльев.

При этом кляли-проклинали все на свете машины — мотоциклы, автомобили, — словно предчувствуя, сколько предстоит из-за них мучений.