Помощница лорда-архивариуса

— В голове не укладывается, господин Дрейкорн. Откуда такие предположения?

— Просто поверьте, Камилла. Я знаю точно.

— Мне грозит опасность?

Господин Дрейкорн ответил не сразу, а когда заговорил, в голосе его звучала тяжелая усталость:

— Уже нет, Камилла. Не от старейшины, по крайней мере. Я не просто так остался у мощей инквизитора в компании с милейшим У го. Пришлось нелегко… еще никто из теургов не делал то, что довелось сделать мне. Теперь все кончено — Арбатель покинул мир людей, а лже-Аксель превратился в горсть праха.

Мы помолчали. Я понимала, что господин Дрейкорн совершил нечто очень важное, что потребовало от него огромных усилий и решимости, но от мрачного мира теургов я была далека, и с трудом ухватывала значение того, что произошло. На что пришлось ему пойти, чтобы осуществить задуманное?

— Что теперь будет с общиной?

— Ничего. Полагаю, так и будут жить как жили. Старейшина не станет открывать правду — пришлось заставить его молчать.

— Но почему?

Господин Дрейкорн всмотрелся в меня сквозь темноту — глаза сверкнули, как у затаившегося в логове хищника — и произнес с нажимом:

— Никто не должен знать о случившимся, Камилла. Именно поэтому я пощадил Уго и не стану сдавать его Совету Одиннадцати и судебному триумвирату. Прошу, пока не спрашивайте, почему так важно сохранить тайну Аурелиуса. В любом случае, с ним покончено.

Меня волновали и другие вещи.

— Что имел в виду старейшина, когда говорил о вашем незримом покровителе?

— Не стоит об этом, Камилла.

Я не отступала.

— А то лицо, что явилось мне в дыму? Кто это был?

— Пока не уверен. Вы видели его хоть раз после того ритуала в Адитуме?

— Нет, ни разу.

— Тогда не думайте об этом. Но если призрак объявится опять — дайте мне знать.

— Но почему…

— Довольно, Камилла. Слишком много вопросов. В свое время вы получите ответы. Смотрите, Кассиус забыл свою любимую фляжку с джином. Давайте-ка опустошим ее, пока он не хватился. Здесь довольно прохладно; я не прочь согреться. Вы пьете алкоголь?

— Однажды я попробовала пиво…

— Тогда хлебните один глоток, не больше.

Я нерешительно взяла фляжку и из любопытства сделала не один, а три глотка. Горло обожгло, я закашлялась. Стало жарко, в голове непривычно зашумело.

Хозяин забрал фляжку и сам хорошенько приложился несколько раз.

Разговор зашел на другие темы. Господин Дрейкорн заметно оживился и старался развеселить меня: расспрашивал об оставшихся в общине подругах, поведал пару забавных приключений, которые выпали на долю Кассиуса в ночных клубах.

— Плохой я друг, Камилла. Парень пропадает на глазах; следовало давно пристроить его к себе на корабль. Там бы у него времени на игру и выпивку не осталось. Но нет — он уперся, как осел, и прожигает жизнь почем зря. Скажу откровенно, управляющий из него вышел никудышный.

Затем господин Дрейкорн согласился рассказать несколько морских историй, которые я так любила. Он говорил; я слушала и украдкой разглядывала его. Он был небрит и выглядел усталым; темнели провалы щек; от черной поросли на скулах и подбородке, от падающих густых теней, его черты казались резче, чем обычно. Но все же он оставался привлекательным мужчиной, и мне нравилось его рассматривать — таясь, украдкой.

Постепенно я успокоилась, неприятные воспоминания и открытия последних часов сгладились. Стало весело: я не удержалась от смеха посреди истории о боцмане, которого капитан «Центавра», известный странным чувством юмора, на пари заставил нести вахту в женской юбке и чепце.

Неожиданно господин Дрейкорн замолчал, придвинулся — так близко, что его рука легла мне за спину — и наклонился, всматриваясь мне в лицо, словно рассчитывая разглядеть что-то новое.

— Странно, — произнес он медленно, — когда я приглядывался к вам на следующее утро после той неудачной первой встречи в библиотеке, решил: вот девушка, которая любит от души посмеяться. Но сейчас понял — за все время вашего смеха я не слышал ни разу. Вы улыбались — быстро, робко, но не смеялись. Впрочем, неудивительно. Поводов веселиться у вас не было. Жаль. Оказывается, вы смеетесь, как ребенок.

— Я изо всех сил стараюсь взрослеть медленнее, чтобы не забыть, каково это — смеяться от души, как в детстве, — поробовала я отшутиться, страдая от неловкого разговора.

— Выходит, я впервые вижу вас настоящей, какая вы есть, — продолжил господин Дрейкорн странные рассуждения. Не зная, что ответить, я выпалила растерянно:

— Думаю, и мне пока не довелось видеть вас настоящим.

Наконец он замолчал, выпрямился и убрал руку; от неожиданного движения я вздрогнула.

— Какой однако холод в этих первоклассных купе! Вам лучше сесть на диван с ногами, Камилла — по полу дует сквозняк, не хватало, чтобы простудились. Или возьмите плед в том шкафчике.

Я выбрала второе; поднялась, чтобы достать плед. Поезд некстати подскочил в каменной колее, вагон тряхнуло. Ноги подкосились: господин Дрейкорн взял меня за локоть, чтобы поддержать, но потянул слишком сильно. Я утратила равновесие и неловко, боком упала к нему на колени.

Его руки обвились вокруг меня. Попыталась подняться; хозяин не пустил. Я растерялась.