На рассвете, растолкав сонных детей, Ваня с Фирой вынесли узлы и торбы на подводу. Фира оглянулась:
– Боже, когда мы приехали в Одессу, у нас полтора чемодана было. А здесь я еще половину оставила. Вот это обросли!
– Или просто выросли. Комфорта хочется… Я там был – тебе понравится.
Дом действительно был чудесный – старый, с террасой и летней кухней, с тенистым садом и живой ежевичной изгородью. За домом рос малинник, под деревьями – спутанные плети маттиолы с одуряющим вечерним сладким запахом. И море, море было слышно за столом под грушей сорта бергамот!
– Зимняя, – философски заметит Ваня, когда пара мелких твердых, как теннисные мячи, груш шмякнется на стол и на спину Лидочке.
– Дурацкое море! Дурацкое солнце! И груша ваша дурацкая! – Лидочка пинала носочком парусиновой туфли дерево во дворе.
– Душа моя, ну что же ты такая сердитая? Груши положи в мисочку, они через пару дней дойдут и будут вкуснее меда. А сейчас пошли-ка лучше купаться, – посмеивался Ваня. Бескомпромиссная, злющая Лидка так была похожа на Фиру.
– Зачем? Чтобы быть с черным лицом, как крестьяне с хутора? Девушки, вон, лица отбелить пытаются, а вы, наоборот, под самое пекло суете! Долго мы тут еще будем?
– А ты читай в саду, развивайся. Заодно за Котей присмотришь, пока мы на пляж сходим.
– Ну вот еще! – фыркала Лидочка и вылетала через минуту в купальном костюме, но с зонтом и в шляпке.
– Да уж, – хихикала Аня, любительница нырять и заплывать аж за мыс, – Лидия Ивановна тут никак кавалера себе достойного не найдут. Принцы попрятались в Аркадии – ленятся так далеко ездить. Лидок, может, в Турцию сплаваем? С таким характером только в султанши. Вон смотри, какое младшим раздолье – пока мы Закон Божий учили, Женька окончательно вернулась к жизни предков. Гляди, точно как обезьяна по райскому саду лазит!
Ане и Жене здесь нравилось больше всех. Их шила в заднице наконец-то затерялись в зарослях дерезы и донника. А кипучая энергия могла выплеснуться через край: старшая пропадала на море, младшая – в саду и окрестностях.
– Наша Женька – настоящий сорванец, – то ли жаловалась, то ли гордилась Фира. – Она-таки выдряпалась на все деревья и на крыше тоже побывала.
– О, кого-то она мне напоминает… – смеялся Ваня. – Не знаешь кого? Надо меры безопасности принять, пока не подрастет. Эй, Нестор! У меня к тебе поручение – все равно из гамака только за едой выпадаешь. Тебе забор хорошо видно? Будешь за Женькой следить. Как на забор вылезет – сразу хворостину в руки и домой гони!
Женька негодовала:
– Что значит хворостина? Кто это барышень бьет?
– Бьет – значит любит, – важно произнес Нестор. Он действительно начал периодически поглядывать на Женю и докладывать громкими воплями о ее перемещениях по саду.
На следующий день Женька дождется, когда Нестор оставит книжку и гамак, рванет в дощатый туалет за домом. Фира выскочит на крики – Евгения Ивановна насовала брату под простынку полный гамак крапивы.
Вечером, уложив детей и перемыв посуду, Ваня с Фирой сидели под грушей или уходили к морю.
– Видишь, как удобно? А ты боялась, – Ваня плыл в августовской фосфорящейся зелеными искрами воде, а Фира лежала грудью у него спине, приобняв за шею, – и никаких дурацких купален и костюмов. Лучший пляж – ночной.
– Да уж и загородный, – шептала Фира, – а ты мой лучший плот и корабль.
Ваня поцеловал ее в соленый мокрый нос:
– Я мечтаю, что нашу старость мы будем коротать в таком домике. Сидеть под грушей, слушать море, бродить вдвоем. Ты будешь варить варенье, я – приходить с утренним уловом. А дети привезут нам внуков. Много-много. Таких же шумных, разных, как они… Интересно, какие у них будут дети?
– Ты думаешь, это можно предсказать? Такое чувство, что наши от разных родителей. Они уже пришли в этот мир совершенно непохожими, а у меня как будто миссия – любить их какие есть и направлять каждого в свою сторону.
К концу первой недели даже чопорная Лида и заучка Нестор оттаяли и превратились в обычных диких летних детей, перемазанных малиной и шелковицей, в комариных укусах и ожогах от медуз, с облезающими плечами и носами и совершенно беззаботными лицами.