ПОНЕДЕЛЬНИК

ВЕДЕНЯПИН: И все-таки, Адель, почему Лю? Вы ведь прима нашего оперного театра и,

разумеется, должны были исполнять партию принцессы Турандот – центральной и самой

интересной героини.

СЕМЕНОВА: Миша, тому есть две причины. Во-первых, я хотела уступить дорогу

молодым талантам. В постановке, кроме меня, задействованы только дебютанты –

многообещающие, чудесные ребята, уверена, что вскоре их всех с руками оторвут и

Мариинка, и Большой. Правда, я буду за них драться. А, во-вторых, позволю себе с вами не

согласиться. Наиболее интересным образом в «Турандот» является как раз Лю.

ВЕДЕНЯПИН: Что занимательного может быть в рабыне, которая за всю оперу исполняет

не больше трех арий?

92

СЕМЕНОВА: А вы никогда не думали, что хор в «Турандот» на стороне рабыни Лю, а не

принцессы? Турандот – холодная, таинственная и в общем-то говоря стерва, все ее боятся, и

только Калафа угораздило влюбиться в такую зазнайку. И, тем не менее, один из самых

трагических и эмоционально насыщенных моментов в опере – это именно смерть Лю и

последующая сцена оплакивания. Хор скорбит. А помните этот душераздирающий вздох

толпы, когда Лю убивает себя? Я всегда рыдаю на этом месте.

ВЕДЕНЯПИН: Но в опере есть много и других эмоциональных мест.

СЕМЕНОВА: Ох, Миша, какой же вы непонятливый. Лю – это символ жертвенности, при

чем бескорыстной, если, конечно, корысть вообще может сопровождать настоящее

самопожертвование. Причем заметьте, она раба не Калафа, а его отца. И когда стражники по

приказу Турандот хотят выпытать у Лю имя Калафа, она убивает себя не ради хозяина, а

просто ради другого человека, если угодно, ради любимого мужчины. Согласитесь, это

героический, возвышенный поступок. И, на мой взгляд, ни в одной другой опере нет

героини, сравнимой по кротости с Лю и способной на такую же скромную и между тем

великую жертву. А вы знакомы с историей создания «Турандот»?

ВЕДЕНЯПИН: Честно говоря, нет.

СЕМЕНОВА: Ой, я уверена, вы слышали эту необыкновенную историю. Всем известно,

что Джакомо Пуччини умер, не дописав «Принцессу Турандот», но удивительно то, что

опера обрывается как раз на сцене самоубийства Лю и последующего траура. Судьба

неспроста отметила это место. Сам случай распорядился, чтобы кульминацией и

одновременно развязкой этого произведения стало самопожертвование Лю. Уже после,

Франко Альфано дописал оперу, воспользовавшись записями Пуччини, но, тем не менее, он

отказался от изначального замысла композитора. По-видимому, хэппи-энд был создан ради

услады публики, хотя сам Пуччини и не думал женить Турандот и Калафа. По его, на мой

взгляд, более правдоподобной версии, тайна оставалась недостижимой. Жертва Лю

впечатлила и тронула Калафа, но он по-прежнему был зачарован принцессой. Она – тайна.

Неуловимая и все же вечно зовущая. Калафу так и не удается прикоснуться к ней – в конце

оперы, по мнению Пуччини, принцесса Турандот должна была уйти. Простоватая же

концовка Альфано всем известна – Турандот и Калаф соединяются. Хотя, честно говоря, на

этом месте я тоже всегда рыдаю.

ВЕДЕНЯПИН: Потрясающее совпадение. Я только сейчас вспомнил, что Вахтангов тоже

не дожил до премьеры «Турандот», – это ведь был последний в его жизни спектакль,

который он поставил.

СЕМЕНОВА: Да. А когда вспоминаешь, что «Принцесса Турандот» была тринадцатой

оперой Пуччини, по коже вообще мурашки бегут… Нет… Не бегут.

ВЕДЕНЯПИН: Адель, я должен признать, что ваше исполнение партии Лю настолько

вдохновенно, что вам, действительно, удается затмить Турандот, какими бы прекрасными и

изящными ни были ее арии. Одной силой голоса и каким-то внутренним духовным накалом,

сопровождающим ваше пение, вам удалось переставить в опере акценты и сконцентрировать

внимание зрителей именно на судьбе благородной Лю. И, действительно, «Принцесса

Турандот» из оперы о Тайне превратилась в гимн Самоотверженности и Альтруизму.

СЕМЕНОВА: Миша, благодарю, но, учтите, еще одно хвалебное слово, и ваши слушатели

непременно подумают, что я заставляю вас говорить все это, угрожая пистолетом. Все мы

привыкли к более критичному Веденяпину.

ВЕДЕНЯПИН: Ах, так?.. Ну получайте. Вы говорили, что с Лю не сравнится ни одна

оперная героиня, а как же Виолетта из «Травиаты» Верди, Норма Беллини, Чио-Чио-Сан

того же Пуччини? Жертва на жертве жертвой погоняет.

СЕМЕНОВА: Фи, какой вы циник.

ВЕДЕНЯПИН: А Тоска, боже мой?!

СЕМЕНОВА: Миша, конечно же, жертвы всех этих потрясающих женщин достойны

восхищения, но я говорила, скорее, не о самом факте жертвенности, а о чистоте,

возвышенности этой жертвы. Давайте разберемся. Меня безусловно привлекает образ

93

Виолетты, кстати, сейчас в театре мы репетируем именно «Травиату», и, уж поверьте, на сей