Понедельник - день тяжелый | Вопросов больше нет (сборник)

Два раза в месяц кассир приносил Алексею Потапычу зарплату. Один раз в месяц в кабинет к Латышеву, когда там нет посторонних, входит, отдуваясь, шеф-повар Сметанкин. Он молча садится на скрипящий стул, закуривает и задумчиво пускает кольца дыма. Посидев, все так же молча достает из-под грязной куртки и кладет на стол завернутый в газету плотный, тяжелый пакет. Латышев выдвигает средний ящик стола и привычно сдвигает в него пакет. Сметанкин встает и деликатно осведомляется:

— Сегодня, кажись, двадцатое?

Алексей Потапыч столь же вежливо сообщает:

— Совершенно верно, двадцатое. Завтра будет двадцать, первое… О господи, дни так и бегут. Так вот и жизнь пройдет. Оглянуться не успеешь…

После ухода Сметанкина Алексей Потапыч перекладывает пакет из ящика в карман и деловой походкой идет домой.

Анастасия Петровна никогда не пересчитывает содержимое пакета: в нем всегда одна и та же сумма — пять тысяч. Сметанкин за три года не подвел ни разу. Все основано на полном доверии.

Пять тысяч — это премия от Сметанкина и от кондитера Хорькова за невмешательство в их дела.

…Картошка готова. Алексей Потапыч опрокидывает еще одну стопку и вооружается вилкой. Но не тут-то было. К нему с виноватой улыбкой на широком, красном лице подходит мужчина лет сорока и сладчайшим голосом произносит:

— Приятного аппетита, Алексей Потапыч. Хлеб да соль.

— Едим, да свой. Рано ты, братец, позаботился.

— Как бы не упустить…

— Раз сказал — значит, сказал.

— А я к вам с просьбицей… Рассрочечку бы.

— Никаких рассрочек. Сразу и полностью.

— Где же и соберу?

— Это не мое дело. Не соберешь — другого найду. Свято место не будет пусто.

— Это ваше последнее слово?

— Как сказал…

Пять дней назад гардеробщик ресторана Иван Савельевич в одночасье отдал душу богу. Все эти дни в раздевалке временно работал гардеробщик из парикмахерской, находящейся в другом крыле гостиницы, отставной интендант Прохоров. Но как только он заговорил о постоянной работе, Алексей Потапыч уточнил условия:

— Восемь тысяч единовременно и зимой тысячу ежеквартально. В летнее время — половина.

В зал вошла старшая официантка, и Алексей Потапыч начальствующе продолжает:

— Принесите еще две рекомендации, справку с места жительства. И чтобы на работе ни-ни… У меня быть как стеклышко… Легкий запашок — и, будьте ласковы, получите расчет. И чтобы с клиентом вежливо… Анюта, подогрей картошку, совсем остыла… Иди, товарищ Прохоров, иди… Как оформишься, так и начинай, действуй…

Съесть любимое блюдо не пришлось. Появился шеф-повар Сметанкин и многозначительно произнес:

— Христофоров к телефону требует. Немедля.

Алексей Потапыч побледнел, сжался, насколько позволяло его шестипудовое тело.

— Чего ему?

— Не сказал…

Алексей Потапыч в суматохе наступил своему любимцу на лапу. Тот рявкнул.

— Вертишься на ходу! — крикнул директор «Сети» и помчался к телефону, пнув по дороге стул.

Он осторожно, словно это была змея, взял лежавшую на столе трубку и сразу услышал голос Юрия Андреевича:

— Где ты ходишь? Опять, наверное, едой развлекался? Смотри, лопнешь… В пять часов соберемся у тебя, как всегда в третьем.

— Третий занят. Художники заказали. У них сегодня юбилей Ненашева.

— Меня твои маляры не интересуют. Пересади их в пятый. А в третьем прикажи накрыть. Скажи официантам, Стряпков, мол, мальчишник устраивает. Жениться опять собрался…

ГЛАВА ПЯТАЯ,

объясняющая, что такое «Тонап».

Три года назад в душный июльский день тогдашнего секретаря Краюхинского горисполкома Фролова посетила гениальная мысль. К вечеру эта мысль была реализована — секретарю принесли из типографии изготовленную по его заказу табличку: «Тише! Идет заседание!» Табличка понравилась, тираж немедленно довели до трех экземпляров.

На другой день состоялась проба. Табличку повесили на дверях зала заседаний. Обычно каждый входящий в исполком считал своим долгом приоткрыть дверь и просунуть в щель голову. Некоторые чересчур любопытные граждане даже входили в зал. Когда зал был пуст, эти заглядывания раздражали постового милиционера, так как дверь немилосердно скрипела. Скрип у нее был особенный: на первых поворотах петель она издавала тонкий писк, затем шел легкий хрип, переходящий в низкие, басовые звуки. Заканчивалась рулада чем-то похожим на всхлипывание. Чем только петли не смазывали: машинным маслом, колесной мазью, льняным маслом и даже сливочным. После сливочного дверь дня три отдыхала, затем принялась за старое с еще большей музыкальной выразительностью.

Представьте, что испытывали члены президиума исполкома на заседаниях? А ораторы? При каждом открывании дверей все повертывали голову — интересовались, кто вошел. Опытный оратор делал паузу, а неопытный сбивался со взятого тона и говорил не то, что хотелось председателю.

Как только табличка «Тише! Идет заседание!» появилась на двери, ее открывал только пожарник, проверявший состояние противопожарной охраны.