Понедельник - день тяжелый | Вопросов больше нет (сборник)

— Перехожу к делу — об открытии новой точки. Изучение деятельности швейной мастерской «Краюхинский закройщик», особенно по линии белья, привело меня к мысли, что и на этом, при некоторых, как справедливо указал Юрий Андреевич, умеренных и аккуратных действиях, можно получить значительный эффект.

— Каким образом? — осведомился Поляков.

— Я не могу сейчас входить в детали, — уклонился от прямого ответа Стряпков. — Кроме того, тебя, Поляков, это интересовать не должно. Важно, что заведующий мастерской, который, по понятным вам причинам сюда пока мной не приглашен, не только оценил мое предложение, но уже третий месяц претворяет его в жизнь. Человек, готовый реализовать излишки продукции через ларек, подобран…

— А как он насчет честности? — снова осведомился Поляков. — Не подведет?

— Пусть это тебя не волнует. Во всяком, случае, отсебятиной, как некоторые, заниматься не будет… Дело сейчас не в человеке, а в точке. С Бушуевым было проще. Ему, бывало, скажешь: «Для удовлетворения основных нужд населения» — и он что угодно подпишет. А Соловьева осторожничает, дайте, говорит, подумать, надо ли открывать новый ларек, не лучше ли всю продукцию передавать торгу? Поди передай ее, да еще всю, когда ее уже тысяч на восемьдесят больше, чем надо, скопилось! Новая точка необходима как воздух. Все. Я кончил.

— Что предлагаете? — строго спросил Христофоров. — Какой выход?

— Выход один — уговорить Соловьеву и Завивалова на открытие ларька и приступить к реализации. Иных выходов не вижу.

Юрий Андреевич сердито перебил докладчика:

— Считаю вопрос неподготовленным. Переговоры с Соловьевой поручаем Стряпкову. Он же займется Завиваловым. Все. Как с днем рождения Соловьевой?

— Это же в разном?

— Давай сейчас.

— День рождения Анны Тимофеевны, как я уже докладывал, в понедельник, тринадцатого июля.

— Нехороший день, — вздохнув, заметил Борзов. — Понедельник, да еще тринадцатое число.

— Прошу не наводить панику суеверием, — остановил его Христофоров.

В дверь громко стукнули: раз, два, три. Все умолкли. Борзов замер с открытым ртом. Поляков рванулся было к окну, но, пригвожденный к стулу грозным взглядом Христофорова, так и остался сидеть вполоборота. Не растерялись только Юрий Андреевич и Стряпков. Председатель «Тонапа» шепотом приказал:

— Наливай!

Кузьма Егорович, как заправский официант, наполнил рюмки «столичной». Христофоров встал и, как будто продолжая тост, заговорил:

— Хотя Кузьма Егорович и с опозданием понял, что семейная жизнь — это прежде всего здоровье, тем не менее… Что за чертовщина? Сходи, Борзов, узнай, чего этот дурак Ложкин стучал? Поляков! Поставьте рюмку…

Борзов втолкнул смущенного Ложкина.

— Что у вас там? — накинулся на дозорного председатель. — Какого черта барабанную дробь устроили?

— Этот, как его… судебный исполнитель Севастьянов прошел и с ним старшина Николай Денежкин из второго отделения.

— Где они?

— Это Севастьянов за художником Леоном Стеблиным охотится, — дал справку Стряпков. — Большая задолженность по алиментам.

— Иди, — приказал Христофоров караульному. — Иди и не устраивай шума по пустякам… Продолжайте, Стряпков.

Кузьма Егорович вздохнул и продолжил:

— Поскольку канун дня рождения приходится на воскресенье и на гончарном заводе выходной, придется заказанную мной вазу со вложением доставить Соловьевой в субботу. Все обеспечено: соответствующая ваза заказана и уже покрыта глазурью, фотоснимок именинницы раздобыт и лично мной увеличен до желаемого размера, вложение сделано в полной сумме — десять тысяч рублей. Срыва мероприятия не предвидится.

— Ну что ж, — подвел итог Христофоров, — я полагаю, можем одобрить. Конечно, Соловьева — не тот товар. Самое идеальное, если бы нам вместо Бушуева хорошего дурака прислали. Настоящего, стопроцентного, понятно, не надо — хлопот не оберешься, а средненького, вроде Якова Михайловича Каблукова. Мы бы его быстро приручили. Ну раз нет так нет, оставим мечты об идеальном кретине и нацелимся на Анну Тимофеевну. А теперь пусть Ложкин позовет Латышева. Придется разобрать его персональное дело. Борзов, поди скажи.

Все замолчали. Поляков потрогал рюмку с водкой и сокрушенно сказал:

— Греется.

Христофоров постучал по стакану.

— Сколько раз вам говорить, Поляков… уберите руку!

Вошел Латышев и, стараясь не встречаться взглядом с Христофоровым, бодро спросил:

— Чего не хватает, дорогие гости? Кажется, все обеспечил?

— Садись, — жестко сказал Христофоров. — За угощение спасибо, но мы тебя не за дополнительным пайком пригласили… Расскажи, как идет реализация. Сколько в этом месяце колбаски возьмешь, сколько сосисок? Как с пирожными?

— Так бы и сказали, — облегченно улыбнулся Алексей Потапыч. — Колбаски возьму, как всегда, норму, сосисочек, возможно, переберу, — студенты начали забегать, и они больше по сосискам ударяют. С пирожными пока неясно. Плохая погода стояла — мало выездов в лес. То же и с мороженым…

Христофорову все это было неинтересно. Чувствовалось, что он играет с Латышевым в кошки-мышки и придумывает, как его побольнее поразить. Латышев понял это и тихо забормотал: