Поправка-22

Нетли обернулся, чтобы спросить своих друзей, но их не было. Йоссариан и Дэнбар исчезли. Старик зловредно расхохотался, откровенно потешаясь над горестным изумлением Нетли. А тот нерешительно замер, и лицо у него потемнело от стыда. Потом он сорвался с места и бросился в ближайший коридор, надеясь отыскать, пока не поздно, своих друзей, чтобы вернуть их в гостиную для обсуждения сногсшибательной новости про драматическую встречу майора… де Каверли с гнусным стариком. В коридоре стояла темень. И ни единой полоски света под закрытыми дверьми. Было уже очень поздно. Нетли прекратил безнадежные поиски. Он решил, что ему не остается ничего другого, как вернуться к возлюбленной и отправиться с нею в постель, чтобы после деликатных, обоюдонежных утех подумать о совместном будущем, но, когда он вернулся в гостиную, она уже ушла спать, и ему не оставалось ничего другого, как возобновить бесплодный спор с омерзительным стариком, который, однако, поднялся, едва он вошел, из своего кресла, насмешливо извинился за поздний час и тоже исчез, оставив Нетли в обществе двух смутноглазых девиц, не знавших, где ночует его любимая шлюха, и удалившихся на покой после неудачных попыток завести с ним платный роман, так что ему не оставалось ничего другого, как лечь спать в опустевшей гостиной одному — на узкой, короткой и кочковатой кушетке.

Нетли был привлекательный, чувствительный и богатый юноша девятнадцати лет с темными волосами и доверчивыми глазами, проснувшийся утром на кушетке с вывихнутой шеей и глухим непониманием, куда его занесло. Он был деликатен и вежлив. Он прожил почти двадцать лет без травм, надрывов, неврозов и ненависти, что служило для Йоссариана безусловным доказательством его ненормальности. Ему досталось в удел совершенно безоблачное детство, хотя никто его особенно не баловал. Он прекрасно ладил с братьями и сестрами и обошелся без ненависти к родителям, даром что они всегда желали ему добра.

Он сызмальства был приучен порицать людей вроде Аафрея, которых его матушка называла пролазами, и Миндербиндера, которых его отец называл пронырами, но как они выглядят — он не знал, потому что их даже близко к нему не подпускали. Насколько он мог припомнить, у них дома — будь то в Филадельфии, Нью-Йорке, Мэйне, Саутгемптоне, Лондоне, Довиле, Париже или где-нибудь на юге Франции — появлялись только леди и джентльмены, коих нельзя было отнести к выскочкам и пронырам. Его матушка, происходившая из старинного рода Торнтонов, древних уроженцев Новой Англии, была дочь Американской революции, а отец — сукин сын.

— Помни, — частенько говаривала ему матушка, — что ты Нетли. Не Вандербилт, чье состояние начинал когда-то скапливать по крохам грубый шкипер грязного буксира, не Рокфеллер, получивший деньги, нажитые беспардонной спекуляцией нефтяными участками, не Дьюк, у которого предки продавали доверчивым людям продукты с канцерогенными примесями, не Астор, до сих пор, кажется, сдающий квартиры, а Нетли. Твердо помни, что Нетли ничего не делают ради денег.

— Твоя матушка имеет в виду, — вставил однажды со своим обычным изяществом, которое так восхищало Нетли, его отец, — что старые состояния почитают гораздо больше новых и что скоробогатых уважают гораздо меньше, чем медленно обнищавших. Правильно я передал твою мысль, дорогая?

Отец Нетли был бездонным кладезем глубокомысленных премудростей вроде этой. Розовый и кипучий, как только что сваренный глинтвейн, он неизменно вызывал у Нетли восхищение, хотя глинтвейн вызывал у него тошноту. Когда разразилась война, на семейном совете решили определить Нетли в армию, поскольку для дипломатического поприща он был еще слишком юн, и его отец авторитетно утверждал, что Россия лопнет через несколько недель или месяцев, а Гитлер, Черчилль, Рузвельт, Муссолини, Ганди, Франко, Перон и японский император подпишут мирный договор, чтобы жить в счастливом согласии до скончания века. По совету отца Нетли послали в летную школу, где ему предстояло учиться вплоть до полной капитуляции России и где, как офицер, он должен был жить среди джентльменов.