Читаем Поправка-22 полностью

Он потерял хладнокровие при бомбардировке Авиньона, потому что Снегги потерял жизнь, а Снегги потерял жизнь, потому что первым пилотом шел у них тогда Хьюпл, которому было только пятнадцать лет, а вторым — Доббз, причинявший Йоссариану даже больше хлопот, чем Хьюпл, и предложивший ему убить на пару полковника Кошкарта. Йоссариан знал, что Хьюпл неплохой пилот, но он был всего лишь мальчишкой, и Доббз тоже ему не доверял, а поэтому, как только они отбомбились, он вдруг вцепился мертвой хваткой в штурвал, отжал его от себя и бросил машину вниз; это остервенелое, леденящее душу, выматывающее жилы смертельное пикирование, когда самолет с ревом мчался к земле, швырнуло беспомощного Йоссариана вверх так, что он уткнулся головой в колпак, выдрав штекер с проводами от наушников из пружинного гнезда на щитке приборов.

ГОСПОДИ, беззвучно вопил Йоссариан, чувствуя, что все они низвергаются в тартарары. ГОСПОДИГОСПОДИГОСПОДИГОСПОДИ, умоляюще и неслышно вопил Йоссариан, лишенный членораздельной речи и веса, но опомнившийся через несколько секунд Хьюпл отобрал в свою очередь штурвал у Доббза и вывел самолет из безумного пике, подставившись под бушующий, бешеный, беспрерывный, оглушительно грохочущий заградительный огонь, от которого им только что удалось уйти, набрав, по команде Йоссариана, высоту, а теперь снова предстояло уходить. Едва они выровнялись, осколок снаряда прошил плексигласовую кабину насквозь. Йоссариан ощутил на своих щеках остренькое покалывание от плексигласовой крошки. Но крови не было, и он завопил:

— Что происходит? Что происходит? — не слыша в наушниках собственных воплей. Его накрыла мертвая тишина, и, стоя на четвереньках, дрожа от ужаса, словно угодившая в мышеловку мышь, он не дышал и страшился пошевелиться, пока не заметил у себя перед носом блестящий, дрыгающийся на шнуре штекер от собственных наушников и не вставил его в гнездо. — Господи, — пронзительно причитал он, все еще не оправившись от смертельного ужаса и глядя на дымные вспышки разрывов, грохочущих вокруг самолета, — господи!

Воткнув штекер и вынырнув из безмолвия, Йоссариан услышал рыданья Доббза.

— Помогите ему! — всхлипывал Доббз. — Помогите!

— Кому? Кому? — заорал Йоссариан.

— Бомбардиру! Бомбардиру! — прорыдал Доббз. — Он не отвечает! Он не отвечает!

— Я бомбардир! — заорал Йоссариан. — У меня все в порядке! У меня все в порядке!

— Так помоги ему! Помоги ему! — взмолился Доббз.

— Кому? Кому? — заорал Йоссариан.

— Стрелку-радисту! Стрелку-радисту!

— Мне холодно, — чуть слышно жаловался Снегги измученным голосом. — Мне холодно! Помогите!

Йоссариан поспешно нырнул в туннель и пробрался над бомбовым отсеком в хвост, где, лежа в лужице солнечного света, насмерть замерзал израненный Снегги, а рядом с ним лежал без сознания белый, как снег, хвостовой стрелок, впервые посланный в боевой полет.

Хуже Доббза не было на свете пилота, и никто не знал этого лучше, чем Доббз, — сильный, молодой, безнадежно сломленный человек, он постоянно тщился уверить начальство, что больше не способен водить самолет. Никто ему не верил, и в тот день, когда норма вылетов была поднята до шестидесяти, а Орр отлучился добывать какие-то сальнички, он пробрался тайком в палатку Йоссариана и предложил ему убить на пару полковника Кошкарта. Без помощи Йоссариана у него ничего не получалось.

— Ты хочешь, чтоб мы совершили преднамеренное убийство? — поинтересовался Йоссариан.

— Именно, — с жизнерадостной улыбкой подтвердил Доббз, ободренный понятливостью Йоссариана. — Мы пристрелим его из «люгера», который я добыл на Сицилии, и никто не знает, что он у меня есть.

— Боюсь, не смогу я тебе помочь, — молчаливо взвесив сказанное, отозвался Йоссариан.

— Почему? — изумился Доббз.

— Да вот видишь ли, я до смерти обрадуюсь, если этот сукин сын сломает себе шею или гробанется или если кто-нибудь его пристрелит. А самому его убить… нет, не смогу.

— Ну так он тебя убьет! Послушай, ты же сам говорил, что он всех нас убивает приказами о добавочных боевых вылетах, — ведь говорил?

— Нет, Доббз, не смогу. У него тоже есть право на жизнь.

— Да ведь он-то отнимает у нас это право! — Доббз был ошарашен. — Ты просто не в себе! Вспомни, как с тобой спорил Клевинджер. А где теперь Клевинджер? Только его и видели… в прозрачном облачке.

— Не ори, — предостерег его Йоссариан.

— Я не ору! — заорал громче прежнего Доббз, багровея от своей мятежной правоты. Веки у него подергивались, ноздри гневно трепетали, с дрожащей нижней губы слетали пузырчатые брызги слюны. — В полку, наверно, было около сотни людей, которые сделали по пятьдесят пять боевых вылетов, когда он вздрючил норму до шестидесяти. Да еще около сотни таких, как ты, которым оставалось по два-три вылета. Он всех нас угробит, если мы дадим ему волю. Нам надо его опередить.

Йоссариан, ничего не обещая, уклончиво кивнул.

— Думаешь, получится? — спросил он.

— Так у меня же все разработано! У меня…

— Только не ори!

— Я не ору! У меня…

— Да не ори же ты, ради бога!

Перейти на страницу:

Похожие книги

Чудодей
Чудодей

В романе в хронологической последовательности изложена непростая история жизни, история становления характера и идейно-политического мировоззрения главного героя Станислауса Бюднера, образ которого имеет выразительное автобиографическое звучание.В первом томе, события которого разворачиваются в период с 1909 по 1943 г., автор знакомит читателя с главным героем, сыном безземельного крестьянина Станислаусом Бюднером, которого земляки за его удивительный дар наблюдательности называли чудодеем. Биография Станислауса типична для обычного немца тех лет. В поисках смысла жизни он сменяет много профессий, принимает участие в войне, но социальные и политические лозунги фашистской Германии приводят его к разочарованию в ценностях, которые ему пытается навязать государство. В 1943 г. он дезертирует из фашистской армии и скрывается в одном из греческих монастырей.Во втором томе романа жизни героя прослеживается с 1946 по 1949 г., когда Станислаус старается найти свое место в мире тех социальных, экономических и политических изменений, которые переживала Германия в первые послевоенные годы. Постепенно герой склоняется к ценностям социалистической идеологии, сближается с рабочим классом, параллельно подвергает испытанию свои силы в литературе.В третьем томе, события которого охватывают первую половину 50-х годов, Станислаус обрисован как зрелый писатель, обогащенный непростым опытом жизни и признанный у себя на родине.Приведенный здесь перевод первого тома публиковался по частям в сборниках Е. Вильмонт из серии «Былое и дуры».

Екатерина Николаевна Вильмонт , Эрвин Штриттматтер

Классическая проза / Проза