Поправка-22

По данным армейской разведки, немцы решили вывести из дока ремонтирующийся там итальянский крейсер, чтобы затопить его на рассвете у берегов Специи в узкой горловине залива, лишив таким образом союзнические войска глубоководного порта, где могли бы швартоваться их крупные суда, когда город будет взят. Вопреки обыкновению данные армейской разведки оказались на этот раз верными. Крейсер действительно уже вывели из дока, когда они с моря вышли на цель, и его накрыли — прямыми попаданиями — бомбы всех до единого звеньев, так что он был разбит и разметан, а летчиков наполняла коллективная гордость, пока они не попали, всем коллективом, под ожесточенный обстрел заградительных батарей, спрятанных по ущельям меж скалистых холмов, обступивших полукольцом подкову залива. Тут уж даже невозмутимейший Хавермейер, увидев, как долго ему предстоит выбираться из-под гибельного огня прибрежных зениток, судорожно пустился во все тяжкие трюки защитных маневров по уходу от цели, и Доббз, шедший пилотом в его шестерке, повернул вправо при команде «Влево!», наткнулся на внешний ведомый самолет и снес ему крылом хвостовое оперенье. Крыло, разрубившее хвост, отломилось, машина сразу же сорвалась в штопор и почти мгновенно провалилась вниз. Не было ни огня, ни дыма, ни взрыва. А целое крыло, сверкая на солнце, неистово дергалось, тряслось и крутилось, как лопасть взбесившейся бетономешалки, пока самолет, на бешеной скорости, не ткнулся носом в лазурную воду, которая побелела, наподобие лилии с раскинутыми на синих волнах лепестками, а потом, бесшумно проглотив свою жертву, взметнулась к небу зеленоватым гейзером. Все завершилось в две-три секунды. Над морем не появилось ни одного парашюта. А в бесхвостом самолете угробился Нетли.

Глава тридцать шестая

КАЗЕМАТ

Смерть Нетли едва не убила капеллана. Сидя в очках над отчетной писаниной у себя в палатке, он услышал телефонный звонок, поднял трубку, и ему сообщили из диспетчерского пункта на аэродроме о столкновении самолетов. Все его внутренности мгновенно усохли в мертвенный прах. Когда он клал трубку, рука у него дрожала. Потом задрожала вторая рука. Несчастье было слишком страшным, чтоб о нем думать. Двенадцать жертв — это казалось ему сатанинским наваждением, сумасшедшим кошмаром. Его страх быстро набрал силу. Он привычно вознес богу молитву об избавлении своих друзей от смерти, но сразу же покаянно осудил себя, сообразив, что желает им остаться в живых за счет других, совершенно незнакомых ему молодых людей. Да и поздно было молиться, однако ничего иного он делать не умел. Стук собственного сердца слышался ему как оглушительный грохот откуда-то снаружи, и он понимал, что отныне самая обычная автомобильная авария или даже вид хирургических инструментов, неожиданный крик в ночи или даже зуд бормашины всегда будут вызывать у него такое же отчаянное сердцебиение, как сейчас, напоминая ему о неминуемой смерти. Он знал, что не сможет отныне смотреть на кулачную потасовку без боязни упасть в обморок и разбить себе голову об асфальт, а то и умереть от инфаркта или кровоизлияния в мозг. Он опасался, что никогда больше не увидит жену и троих детишек. При этом он не мог решить, хочет ли теперь ее увидеть, потому что, наслушавшись разговоров капитана Гнуса, глубоко сомневался в женской порядочности и не понимал, способен ли верить жене. На свете существовало столько мужчин, с которыми ей могло быть гораздо лучше, чем с ним! Думая о смерти, он теперь всегда вспоминал жену, а вспоминая жену, думал, что потеряет ее.

Через несколько минут капеллан заставил себя встать и зайти в палатку к сержанту Уиткуму. Сержант Уиткум сел за руль своего джипа, и они поехали на аэродром. Руки у капеллана дрожали; он сжал кулаки, плотно стиснул челюсти и старался не слушать радостное стрекотание сержанта Уиткума, для которого трагическое событие — гибель двенадцати человек — означало двенадцать новых писем соболезнования родственникам погибших за подписью полковника Кошкарта, что могло, как он полагал, подвигнуть издателей «Сатэрдэй ивнинг пост» на публикацию статьи о полковнике Кошкарте в пасхальном номере журнала.