Читаем Поправка-22 полностью

– Вверх, вверх, круто вверх, выродок, вверх! – истошно заорал он Маквоту, мгновенно проникшись к нему ядовитой ненавистью, но Маквот, жизнерадостно напевая – его растреклятая песенка звенела в наушниках Йоссариана, – очевидно, не слышал. Йоссариан, сжигаемый злобой и мучительной – почти до рыданий – жаждой мщения, ужом ввинтился в тесный туннель, с трудом преодолел увеличенную крутым спуском силу тяжести, вылез из туннеля в центральном отсеке, вспрыгнул на приподнятый пол пилотской кабины и подскочил, трясясь от ярости, к Маквоту. Ему бы сейчас пистолет мертвеца – увесистый исчерна-серый пистолет сорок пятого калибра, – чтобы, заслав патрон в ствол, сладострастно прижать его к затылку Маквота. Но пистолета у него не было. Не было и охотничьего ножа или какого-нибудь другого оружия, которым он мог бы полоснуть по открытой шее, а еще лучше – пырнуть в затылок Маквота, поэтому он ухватил его за ворот комбинезона, изо всех сил встряхнул и заорал, чтобы он шел, паскудина, вверх, вверх, круто вверх! Утесы, скалы и ветви деревьев по-прежнему неслись со всех сторон им навстречу, ускользая в последний момент под кабину. Маквот оглянулся на Йоссариана и радостно засмеялся, как бы предлагая ему разделить с ним его кретинскую радость. Пальцы Йоссариана скользнули вниз, он обхватил ими шею Маквота и злобно сдавил ее. Маквот напрягся.

– Вверх! – отчетливо, угрожающе и негромко приказал ему сквозь зубы Йоссариан. – Придушу, сволочь! Вверх!

Стараясь не шевелиться, Маквот плавно потянул штурвал на себя, и машина стала медленно набирать высоту. Пальцы Йоссариана разжались, руки соскользнули с плеч Маквота и обессиленно повисли. Он уже не злился. Ему было стыдно. Когда Маквот ввел самолет в набор высоты, Йоссариану мгновенно опротивели собственные руки, и он очень захотел очутиться где-нибудь за тридевять земель, чтобы их похоронить. Они казались ему мертвыми.

Маквот испытующе посмотрел на Йоссариана, и во взгляде его не было ни малейшего дружелюбия.

– Да, парень, – холодно сказал он, – ты, видать, дошел. Тебе пора домой.

– Так кто ж меня отпустит? – выговорил, опуская глаза, Йоссариан и попятился.

Спустившись из пилотской кабины в средний отсек, Йоссариан сел на пол и сокрушенно понурил голову. Все его тело покрывала испарина.

Маквот взял курс на аэродром. Йоссариан тоскливо думал, отправится ли, приземлившись, Маквот в оперативную палатку к Птичкарду с Краббсом, чтобы попросить никогда не назначать его в один экипаж с Йоссарианом, как сделал тайком он сам, попросив не назначать его в один экипаж с Доббзом, Хьюплом и Орром, а потом – правда, уже безуспешно – и с Аафреем. Он ни разу раньше не видел, чтоб Маквот был чем-нибудь раздражен, тот всегда пребывал в прекраснейшем расположении духа, и он тоскливо думал, что потерял, наверно, еще одного друга.

Однако, приземлившись и вылезая из самолета, Маквот ободряюще ему подмигнул, а потом, когда они ехали в джипе к расположению своей эскадрильи, весело подшучивал над доверчивыми новичками, пилотом и бомбардиром, хотя все же ни разу не обратился прямо к Йоссариану, пока после сдачи парашютов они не остались вдвоем. И вот тут-то, шагая рядом с Йоссарианом к их палаткам, Маквот вдруг весело расхохотался, его загорелое, угловато-веснушчатое лицо покрылось лучиками смешливых морщинок, и он шутливо ткнул Йоссариана кулаком в ребра.

– Ну так что, злыдень, – посмеиваясь, сказал он, – ты и правда собирался меня придушить?

– Да нет, – покаянно улыбнувшись, отозвался Йоссариан. – Конечно, нет!

– Я не знал, что тебе так худо… И мне, признаться, даже непонятно: почему ж ты об этом никому не говорил?

– Миллион раз всем говорил. Что с тобой? Неужто ты никогда не слышал?

– Так я думал, ты не всерьез.

– А тебе самому разве не страшно?

– Да в том-то и дело, что вроде бы нет.

– Даже на боевом курсе?

– У меня, наверно, не хватает мозгов, чтобы бояться, – смущенно признался Маквот.

– Мне со всех сторон угрожает смерть, – сказал Йоссариан, – а тут еще и ты выискиваешь, как бы меня угробить.

– Стало быть, я должен здорово тебя пугать, когда «брею» твою палатку, а? – еще раз усмехнувшись, предположил Маквот.

– Ты пугаешь меня до полусмерти. Я же тысячу раз тебе говорил.

– Да мне, понимаешь ли, казалось, что ты жалуешься только на рев двигателей, – смиренно пожав плечами, сказал Маквот. – Двум смертям не бывать, на одну наплевать, – пропел он. – И все же надо это, видимо, прекратить.

Однако Маквот был неисправим и, оставив в покое палатку Йоссариана, по-прежнему летал при каждом удобном случае почти впритирку к морю и песку над берегом с купальщиками из их эскадрильи, проносясь, будто пугающе низкая молния, за которой катился оглушительно рокочущий гром, над плотом и уединенной низинкой между дюн, где Йоссариан укромно полеживал с мисс Даккит или играл в карты с Нетли, Дэнбаром и Обжорой Джо.

Перейти на страницу:

Похожие книги

12 великих комедий
12 великих комедий

В книге «12 великих комедий» представлены самые знаменитые и смешные произведения величайших классиков мировой драматургии. Эти пьесы до сих пор не сходят со сцен ведущих мировых театров, им посвящено множество подражаний и пародий, а строчки из них стали крылатыми. Комедии, включенные в состав книги, не ограничены какой-то одной темой. Они позволяют посмеяться над авантюрными похождениями и любовным безрассудством, чрезмерной скупостью и расточительством, нелепым умничаньем и закостенелым невежеством, над разнообразными беспутными и несуразными эпизодами человеческой жизни и, конечно, над самим собой…

Александр Васильевич Сухово-Кобылин , Александр Николаевич Островский , Жан-Батист Мольер , Коллектив авторов , Педро Кальдерон , Пьер-Огюстен Карон де Бомарше

Драматургия / Проза / Зарубежная классическая проза / Античная литература / Европейская старинная литература / Прочая старинная литература / Древние книги
Этика
Этика

Бенедикт Спиноза – основополагающая, веховая фигура в истории мировой философии. Учение Спинозы продолжает начатые Декартом революционные движения мысли в европейской философии, отрицая ценности былых веков, средневековую религиозную догматику и непререкаемость авторитетов.Спиноза был философским бунтарем своего времени; за вольнодумие и свободомыслие от него отвернулась его же община. Спиноза стал изгоем, преследуемым церковью, что, однако, никак не поколебало ни его взглядов, ни составляющих его учения.В мировой философии были мыслители, которых отличал поэтический слог; были те, кого отличал возвышенный пафос; были те, кого отличала простота изложения материала или, напротив, сложность. Однако не было в истории философии столь аргументированного, «математического» философа.«Этика» Спинозы будто бы и не книга, а набор бесконечно строгих уравнений, формул, причин и следствий. Философия для Спинозы – нечто большее, чем человек, его мысли и чувства, и потому в философии нет места человеческому. Спиноза намеренно игнорирует всякую человечность в своих работах, оставляя лишь голые, геометрически выверенные, отточенные доказательства, схолии и королларии, из которых складывается одна из самых удивительных философских систем в истории.В формате a4.pdf сохранен издательский макет.

Бенедикт Барух Спиноза

Зарубежная классическая проза