Поправка-22

Это был горизонтальный марлево-гипсовый кокон с темной дырой, под которой предполагался рот, и медсестры мисс Крэймер и мисс Даккит украшали его два раза в день термометром, пока однажды вечером мисс Крэймер не обнаружила, посмотрев на термометр, что украшение ему больше ни к чему, поскольку он умер. Теперь-то Йоссариан считал, оглядываясь назад, что солдат в белом отправился на тот свет по вине мисс Крэймер, а не техасца, ведь если б она не доложила, глянув на термометр, о своем открытии врачам, то солдат в белом мог бы по-прежнему лежать на койке, загипсованный и упрятанный в бинты от макушки до кончиков пальцев на странных негнущихся и бесполезных руках и ногах, которые были задраны у плечей и бедер к потолку с помощью стальных тросов и поразительно длинных свинцовых противовесов, угрожающе застывших над неподвижным туловом. Возможно, такое существование не походило на полнокровную жизнь, но другой у него не было, и мисс Крэймер, по мнению Йоссариана, едва ли имела право решать, как с ней поступить.

Солдат в белом напоминал неразвернутый рулон бинта с дырой или осколок мола на мелководье в порту с кривым обломком цинковой трубы. Он был водворен к ним под покровом ночи, тайком, и все, кроме техасца, с сочувственным отвращением старались его не замечать. Они собирались в дальнем углу палаты и негромко, но возмущенно негодовали, судача о нем, потому что он был оскорбительным и недопустимо ярким напоминанием о тошнотворной правде, которая вызывала у них болезненную ненависть. Больше всего они опасались его стонов.

– Я просто не знаю, что сделаю, если он начнет стонать, – горестно говорил лихой летчик-истребитель с золотистыми усиками. – Его ведь и ночь, наверно, не уймет, потому что как он определит время?

Пока солдат в белом лежал у них в палате, он не издал ни звука. Размухренная круглая дыра над его ртом без каких бы то ни было признаков губ, десен, зубов или языка казалась бездонной и непроглядно-черной. Близко, правда, подходил к нему только душевный техасец, который подходил к нему несколько раз на дню, чтобы поболтать про добавочные голоса для достойных избирателей, и неизменно начинал разговор с двух дежурных фраз: «Ну так что, парень, скажешь? Как жизнь?» Остальные пациенты в вельветовых госпитальных халатах и заношенных фланелевых пижамах избегали их обоих, мрачно раздумывая про себя, кем был солдат в белом, почему он к ним попал и как выглядел под гипсовой оболочкой.

– Он в полном порядке, ребята, – бодро объявлял им техасец после очередного дружеского визита. – Вы по внешности-то не судите, внутри он прекрасный парень. Ему просто неудобно из-за того, что он с вами незнаком и не может поговорить. А вы бы подошли сами да и представились. Он ведь вас не укусит.

– Что за хрень ты нам тут несешь? – угрюмо спросил его однажды Дэнбар. – Он же ничего не соображает.

– Прекрасно соображает. С ним же все в порядке. И он вовсе не дурак.

– По-твоему, он тебя слышит?

– Не знаю, слышит он меня или нет, но прекрасно понимает, про что я толкую.

– Ну а дыра-то у него надо ртом действует?

– Вот уж дурацкий вопрос, – обеспокоенно сказал техасец.

– А если не действует, так откуда ты знаешь, что он дышит?

– И почему это именно он?

– Есть у него прокладка между гипсом и глазами?

– Шевелит он когда-нибудь пальцами на руках или ногах?

– Ну что опять за дурацкие вопросы? – с растущим беспокойством пробормотал техасец. – Вы что, ребята, сдурели или отроду пустомели? Вам бы подойти да и познакомиться с ним – он же прекрасный парень!

Солдат в белом больше походил на стерилизованную мумию, чем на прекрасного парня. Мисс Крэймер и мисс Даккит содержали его в идеальной чистоте. Они чистили ему бинты щеточкой и дезинфицировали гипсовые доспехи мыльной водой, а темную цинковую трубку доводили до глянцевого блеска с помощью пасты для полировки металла. Они протирали влажными полотенцами черные резиновые шланги, ведущие к двум закрытым стеклянным сосудам – у тумбочки и на высокой специальной стойке возле кровати, – один из которых, верхний, наполнял солдата в белом через отверстие на руке в бинтах прозрачной жидкостью, а другой, нижний, стоящий у тумбочки на полу и почти незаметный, служил для стока. Стеклянные сосуды были всегда хрустально чистыми. Обе медсестры гордились солдатом в белом, словно домашней утварью. Особенной заботливостью отличалась мисс Крэймер, хорошо сложенная, не возбуждающая желаний девушка с милым, цветущим и мило интересным лицом. У нее был правильный носик, а на искрящихся румянцем щеках красовались очаровательные, ненавистные Йоссариану веснушки. Она сердечно сочувствовала солдату в белом. Ее огромные, добродетельно-голубые глаза очень часто, но всегда совершенно неожиданно источали гигантские слезы, что вызывало у Йоссариана ядовитую злобу.

– Ну и какой же умник вам сказал, что внутри там кто-нибудь есть? – спрашивал он мисс Крэймер.

– Не смейте так со мной разговаривать! – возмущенно отзывалась она.

– И все же кто вам сказал-то? – не отставал Йоссариан. – И почему вы думаете, что там именно он?

– Кто «он»?