Поправка-22

Йоссариану приходилось опасаться столь многих недугов, что его нередко одолевало искушение навсегда залечь в госпитале, обложиться кислородными подушками и отгородиться от мира заслоном из медиков – медсестры и врача по внутренним болезням с лекарствами на любой случай по одну сторону койки, а хирург со скальпелем наготове по другую. Случись у него, к примеру, острое расширение аорты, как его спасут, если он окажется за пределами госпиталя? В госпитале Йоссариан чувствовал себя гораздо спокойней, чем где бы то ни было, хотя хирургов с их скальпелями ненавидел гораздо сильнее, чем кого бы то ни было. В госпитале он мог истошно заорать, и люди кинулись бы к нему на помощь – сумели бы они его спасти или нет, это уж другое дело, – а начни он за пределами госпиталя орать о том, про что каждый разумный человек должен орать на весь мир, и его немедленно упекли бы в тюрьму или в госпиталь. Первое, о чем Йоссариану хотелось истошно заорать на весь мир, был хирург со скальпелем, который почти наверняка был уготован и ему самому, и всякому, кто исхитрился одолеть порядочную часть дороги к смерти. Он опасался, что не сумеет вовремя распознать первый приступ озноба, лихорадки, колотья, судорог, одышки, посинения, потери памяти, ориентировки или сознания, когда наступит неизбежное начало неизбежного конца.

Он опасался, что доктор Дейника опять откажется ему помочь, когда выпрыгнул через окно из палатки майора Майора, и его опасения полностью подтвердились.

– Ты думаешь, у тебя есть основания чего-нибудь опасаться? – с укором спросил его доктор Дейника, на мгновение приподняв свою всегда опущенную стерильно прилизанную голову с темными волосами, бледным лицом и горестно слезящимися глазами. – А что же тогда сказать обо мне? Мое бесценное профессиональное мастерство бессмысленно пропадает на этом вшивом островке, пока другие врачи вовсю наживаются. Думаешь, мне приятно сидеть тут день за днем без всякой возможности тебе помочь? Мне было бы не так тяжко, если б я сидел, без всякой возможности помочь, где-нибудь в Штатах или, например, в Риме. Но мне и здесь трудно тебе отказывать.

– Сколько раз можно повторять одно и то же? – уныло вымолвил доктор Дейника. – Не могу я освободить тебя от полетов.

– Нет, можешь. Майор Майор сказал, что только ты один в эскадрилье и можешь.

Доктор Дейника не поверил своим ушам.

– Майор Майор сказал тебе об этом? Когда?

– Когда я поймал его в железнодорожной траншее.

– И он сказал тебе об этом? В траншее?

– Он сказал мне об этом у себя в служебном закутке, когда мы вылезли из траншеи и запрыгнули к нему в палатку через окно. Но он просил меня никому не говорить, что он мне об этом сказал, а значит, и ты держи язык за зубами, ладно?

– Грязный лживый интриган! – вскричал доктор Дейника. – Ну кто его уполномочивал трепаться? А сказал он, как я могу освободить тебя от полетов?

– Ты должен написать бумажку с указанием, что у меня возможен нервный срыв, и отослать ее в штаб полка. Доктор Стабз постоянно освобождает людей от полетов, так почему бы тебе не последовать хоть раз его примеру?

– Ну, освобождает он их от полетов; и что потом? – со злобным ехидством осведомился доктор Дейника. – Разве им дают уехать домой? Их возвращают в строй, а доктора Стабза норовят сжить со свету. Разумеется, я могу написать бумажку, что ты не в состоянии летать. Но есть одна закавыка.

– Поправка-22?

– Разумеется, она. Если я освобожу тебя, штаб полка должен утвердить мое решение, а этого не будет. Они возвратят тебя в строй – и что, ты думаешь, сделают потом со мной? Пошлют, скорее всего, на Тихий океан. Нет уж, спасибо. Я не желаю из-за тебя рисковать.

– А может, все же попробовать? – продолжал упрашивать Йоссариан. – Медом тебе, что ли, намазали Пьяносу?

– Пьяноса мне хуже горькой редьки. Но все-таки лучше, чем Тихий океан. Меня не испугала бы какая-нибудь цивилизованная дыра, где я смог бы иногда заработать доллар-другой абортами. А на тихоокеанских островах есть только джунгли, дожди да сырые ветры. Я там сгнию.

– Ты и здесь гниешь.

– Гнию? – злобно вскинулся доктор Дейника. – Смотри, как бы тебе самому не сгнить в земле еще до окончания войны, а я-то, даст бог, выживу.

– Так про это я и говорю, будь оно все проклято! – воскликнул Йоссариан. – Ты же можешь спасти мне жизнь!

– Не мое это дело – спасать жизни, – огрызнулся доктор Дейника.

– А какое у тебя дело?

– Откуда я знаю, какое у меня дело! Мне с юности долдонили, что главное дело в нашей профессии – это свято соблюдать профессиональную этику и не давать показаний против других врачей. Послушай-ка, уж не думаешь ли ты, что только тебе угрожает опасность? Я вот, например, до сих пор не могу добиться от этих двух шарлатанов, которые пристроились у меня работать, что именно со мной неладно.

– Может, у тебя опухоль Юинга? – саркастически пробормотал Йоссариан.

– Ты думаешь? – в ужасе вскричал доктор Дейника.