Читаем Популярная музыка из Виттулы полностью

Каждый субботний вечер в нашей семье топили баню - обычай этот наверняка дошел до нас с языческих времен. В последние годы, с тех пор как у сеструхи отросли титьки, она парилась сама, после нее заходили я, мама и батя. Напускали жару и парились, исходя потом и солью, мылись с мылом, скребли спины, сдирали лоскутья старой кожи, становясь красными, точно освежеванные зайцы. Единственное, чего нельзя делать в бане - это бздеть. Эту заповедь так же свято блюдут испокон веков, и забывать о ней не стоит, а то ведь могут и вон попросить.

Напоследок мы поддали еще, чтоб даже обмылки растворились от жара, и когда, наконец, окатились ключевой водой, тело засияло столь безупречной чистотой, что и вообразить себе невозможно.

Да, только этим вечером все вышло иначе. Позднее я понял, что отец спланировал все загодя: что-то витало в воздухе. Напряжение. Мы уселись в предбаннике, где в углу стояла стиральная машина. Мать поспешно удалилась, видно было, нам мешать не хотела. В камине уютно потрескивали еловые поленья. Одно, особо норовистое, брызгало на пол угольками, и отец тушил их мокрой ступней. Зажарив по сосиске, мы с аппетитом уплетали их - страшно хотелось соленого, уж больно много соли вышло с потом. Расправившись с пивом, батя начал пить "отвертку" - водку с лимонадом. За все это время он не проронил ни слова.

Обычно в таких случаях я оставлял его одного. Я знал, что отец любит уединение - он мог сидеть часами, смотреть на огонь, и сумрачные мысли ворочались в его чухонском мозгу. Но в этот раз я что-то почувствовал. Это была та интуитивная связь, что возникает между отцом и сыном, если они все время молчат. Они становятся будто два самца - принюхиваются друг к другу, чуют чужое дыхание. Ты сжимаешься в комок, потом расслабляешься; сквозь шкуру и кровь до твоего слуха доносится слабое ворчание желудка. Ты становишься плотью. Срываешь одежду. Выкидываешь из башки ворох будничных мыслей.

Отец крякнул, помолчал чуток. Снова крякнул, будто разминая язык. Сделал глоток. Я подкинул в огонь новое полено. Посмотрел на стакан - с запотевшего стекла катились холодные бусинки.

– Ты уже взрослый… - заговорил он, наконец, по-фински.

Я не ответил. Подумал, что щетины у меня пока нет, правда, в последнее время характер испортился да ноги вытянулись - это были первые приметы возмужания.

– И, стало быть, иной раз задумывался… спрашивал себя…

Я недоуменно глянул на отца, на его скулах играли желваки.

– Задавал себе вопросы… о жизни… о людях… Теперь, когда ты стал взрослый, тебе пора кое-что знать…

Он сделал паузу, выпил еще, стараясь избегать моего взгляда. Ну, сейчас начнется половое воспитание, решил я. Беседа о пользе презервативов.

– Только чур, никому ни слова. Это останется между нами. Между мной и тобой.

Тут отец впервые посмотрел на меня серьезным, сосредоточенным взглядом. Я кивнул. Он снова отвернулся к огню.

– Мой отец, стало быть, твой дед, по молодости был жеребцом. Короче говоря, есть у меня два единокровных брата. Они - мои ровесники и у них тоже есть ребятня. Стало быть, здесь в Паяле у тебя пять двоюродных родственников, из них - три сестры; тебе нужно знать их, чтоб вы, не ровен час, не нагуляли уродов.

Отец назвал их по именам. Одна из сестер - симпатичная девчонка, ходила в параллельный класс.

– Теперь о другом. У нас в районе живут две семейки, которые причинили нам много зла - их ты должен возненавидеть на всю жизнь. С одними мы раздружились в тыща девятьсот двадцать девятом году после процесса о лжесвидетельстве, с другими - из-за заливных лугов: в тыща девятьсот втором один сосед оттяпал их у твоего прадеда. За обе эти обиды ты будешь мстить, как только сможешь, пока эти гады не покаются и не заплатят сполна, да еще в ножки не поклонятся.

И отец в хронологическом порядке поведал о хитросплетениях нашей вражды. О наших победах и поражениях, о подложных справках и подкупах чиновников, о рукопашных схватках, письмах с угрозами, вредительстве, шантаже, о том, как у нас увели перспективного кобеля и ножом, словно домашнему оленю, обкорнали ему уши. И нет конца козням этих безумцев, а мы, хоть и пытаемся отвечать им по мере сил, все равно плетемся далеко в хвосте. И что ужасно - при этом наши обидчики распускают о нас зловредные слухи, во сто крат преувеличивая наши скромные успехи. А потому мне нужно быть начеку - иду ли на танцы или любое другое сборище, чтоб меня не подстерегли самым коварным образом и не отутюжили в отместку где-нибудь в кустах или каком другом закутке.

Отец назвал фамилии и подробно перечислил представителей побочных ветвей и породнившихся семей - после свадьбы фамилия-то меняется, да только в жилах течет та же злая кровь. И здесь мне тоже встретилось имя знакомого паренька - тощий девятиклассник, он вроде никогда мной не интересовался. Отец поддакнул - да, именно так, это в их стиле, на вид безобидные, они убаюкивают твою бдительность, и ты подставляешь им свой хребет. Не один наш предок, возвращаясь с колотыми ранами и переломами, горько жалел о своей доверчивости, заверил меня отец.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Достоевский
Достоевский

"Достоевский таков, какова Россия, со всей ее тьмой и светом. И он - самый большой вклад России в духовную жизнь всего мира". Это слова Н.Бердяева, но с ними согласны и другие исследователи творчества великого писателя, открывшего в душе человека такие бездны добра и зла, каких не могла представить себе вся предшествующая мировая литература. В великих произведениях Достоевского в полной мере отражается его судьба - таинственная смерть отца, годы бедности и духовных исканий, каторга и солдатчина за участие в революционном кружке, трудное восхождение к славе, сделавшей его - как при жизни, так и посмертно - объектом, как восторженных похвал, так и ожесточенных нападок. Подробности жизни писателя, вплоть до самых неизвестных и "неудобных", в полной мере отражены в его новой биографии, принадлежащей перу Людмилы Сараскиной - известного историка литературы, автора пятнадцати книг, посвященных Достоевскому и его современникам.

Альфред Адлер , Леонид Петрович Гроссман , Людмила Ивановна Сараскина , Юлий Исаевич Айхенвальд , Юрий Иванович Селезнёв , Юрий Михайлович Агеев

Биографии и Мемуары / Критика / Литературоведение / Психология и психотерапия / Проза / Документальное