Попутный ветер

Однако правда ли это, юноша так и не узнал. Летта закашлялась на какой-то особенно высокой ноте. Волшебство прервалось, едва начавшись. В голове зашумело, будто после крепкого удара. Мысли, и без того неявные и размазанные, растеклись, как вешние ручьи. Но потом вдруг собрались, связались узлом, и образовалась такая ясность, что впору писать указы для Имперского Совета. Похоже, и работорговцы ощутили что-то подобное. Преодолев минутную слабость, они вновь подобрались и продолжили наступление.

К Мракнесущему этот вчерашний дождь! Голос девушки хрипел и дрожал, она не могла выдавить из себя ни одного волшебного звука. На песни надеяться теперь не приходилось. Лишь на собственное умение драться. Олаф загородил Летту своей спиной и вынул кинжал. Знатная штука — память тела: все нужные мышцы напряглись и приготовились к схватке. Нет срока давности для однажды познавшего школу боя. А школа у него была отличная. Когда-то юноша едва не проклинал своего учителя за синяки и шишки, зато теперь поблагодарил бы от души. Хотя бы за то, что научил не пасовать перед числом противника. Страх проиграть ведёт к поражению, а уверенность в победе — почти победа.

Олаф немного наклонился вперёд на полусогнутых ногах, чтобы подсечь первого, кто подойдёт. А потом уже Жизнеродящая в помощь. Летта со свистом дышала за спиной. Отгоняла ли она кого-нибудь в своей жизни, кроме назойливых насекомых и мышей? Защищалась ли от кого? Он не успел додумать последнюю мысль до конца… И не понял, что именно произошло.

Сначала послышался хруст, словно обломилась ветка. Потом закачалась земля под ногами, и Олаф едва успел обернуться, присесть и прижать к себе девушку. Всё вокруг заволокло мраком. Многослойным, плотным, не пропускающим сквозь себя ни единого луча света. Молодые люди словно ослепли. Мгла поглотила караван работорговцев, наёмников, Востова и его прихлебателя, небо, лес, поляну, красоты Лесной Заманницы.

Но не только темень — разрывающий барабанный перепонки гул нёсся одновременно отовсюду, пригибая к земле тело, как травинку. Наверное, с таким звуком сотрясаются горы, или сдвигаются недра, втягивая в себя океаны и порождая скалы. А потом гул и рокот сменились воплем. Не человеческим и не звериным, потому что глотка живого существа просто не в состоянии исторгнуть подобный звук. Пропитанный тоской и ужасом перед открытыми вратами в самое логово Мракнесущего. Обречённый и понимающий свою обречённость. И, вероятно, хорошо, что Олаф не видел, чья глотка производит вопль такой силы и напряжённости, потому как даже воображение отказывалось рисовать образ этого существа. Поднявшись до невыносимого визга, жуткий вой уступил место протяжному мученическому стону. С таким испускают дух, в твёрдой уверенности, что впереди ничего нет, что всё былое — злое или доброе — уходит навеки; что это точно конец, а не начало нового пути.

Едва стон умолк, как наступила полная тишина. Вокруг молодых людей сиял столб света, тепло-оранжевый, словно капля янтаря. Они парили в его центре, будто рыбки в пруду, для верности не разнимая рук, чтобы не отдаться на волю того, кто бушевал и выл снаружи. Потом Олафа и Летту бережно опустило на еще сотрясающуюся землю. Постепенно толчки становились все реже и слабее, как в агонии, когда тело сначала сопротивляется смерти, а потом подчиняется ей. Юноша глянул на спутницу. Она выглядела ошарашенной. Молча и с большой опаской вытянула вперёд руку: каменная поделка камнежорки — маленький цветок со стеблем — превратилась в крошево.

— Я, — губы девушки дрожали и не слушались, — я сама не знаю, как это всё… Что это всё…

— Тихо, — Олаф погладил её по спине, по плечам, по бледным щёкам, — тихо, Летта. Кажется, не зря эти замысловатые камушки не прельщают торговцев. Просто об их воздействии не принято говорить — или сказать некому.

— Но мы же уцелели? — это звучало вопросом, а не утверждением, будто она сомневалась, находится ещё на этой земле или уже в небесных чертогах.

Речь казалась тягучей, и вязкой. Голоса звучали ниже и глуше, чем в жизни. Столб света словно рассеивал их или поглощал.

— Я так испугалась. А он, словно живой, прыгнул мне в руку, — всё повторяла и повторяла Летта.

Юноша порылся одной рукой в своём кармане и достал другой подарок жителя скал. Прозрачный изначально шарик теперь был наполнен яркими всполохами и беспрестанно пульсировал и дрожал, как живой. Камнежорка пыталась нейтрализовать воздействие находки? Как взрослый извиняется перед невольной проказой своего ребёнка?

— Кажется, эти штуки идут в паре, — пробормотал проводник, и бросил его на землю, невольно опасаясь ошибки, но подозревая, что хуже уже не будет, иначе им придётся навек застыть в этой световой капле, как в коконе.

Темнота стала спадать. Сначала мелкими частицами, бесследно исчезающим при соприкосновении с молодыми людьми, а потом — крупными черными хлопьями, растворяющимися в воздухе. Медленно, но верно потерянный мир возвращался. Со всеми красками и запахами. Со всеми своими привычными звуками.