Порочная страсть

– Я хотел бы поговорить с вами об обстоятельствах, которые привели к смерти сержанта Даггета, – чуть смущенно начал интендант. – Вы подозревали сержанта Даггета в… определенных намерениях по отношению к вам? Он раньше как-то проявлял к вам внимание?

– Да, однажды, – ответил Майкл. – Впрочем, это ни чему не привело. Сказать по правде, сэр, я не думаю, что сержант Даггет и впрямь был гомосексуалистом: скорее просто смутьяном, только и всего.

– А вас тянет к мужчинам, сержант?

– Нет, сэр.

– Вам отвратительны гомосексуалисты?

– Нет, сэр.

– Почему нет?

– Я сражался с ними бок о бок и даже ходил в бой под их командованием, сэр. Некоторые из моих товарищей проявляли подобные склонности, в том числе один очень близкий друг, но все они были достойными, порядочными парнями. Думаю, гомосексуалисты ничем не отличаются от всех прочих людей: есть среди них и хорошие, и плохие, и середина на половину.

Интендант скупо усмехнулся.

– У вас есть догадки, почему сержанту Даггету приглянулись именно вы?

Майкл вздохнул.

– Наверное, он добрался до моей медкарты: я не в первый раз оказался замешан в скандальную историю с гомосексуалистами.

– Да, я знаю. Вам очень не повезло, сержант. Вы выходили из комнаты сестры Лангтри ночью?

– Нет, сэр.

– Значит, после инцидента в бане вы больше не видели сержанта Даггета?

– Нет, сэр, не видел.

Интендант заметно оживился и кивнул.

– Спасибо, сержант. На этом все. Можете идти.

– Есть, сэр.

После ухода Майкла капитан Пенникуик собрал в одну стопку все документы, касающиеся смерти сержанта Лусиуса Даггета, положил перед собой чистый лист бумаги и принялся писать рапорт начальству.

Глава 6

Хотя до закрытия пятнадцатой базы оставалось еще три-четыре недели, со дня смерти сержанта Лусиуса Даггета в бараке «Икс» поселилось отчуждение, тесная связь между пятерыми пациентами и медицинской сестрой разрушилась. В ожидании окончания расследования все держались скованно и настороженно присматривались друг к другу, отчего ощущение недосказанности только усиливалось. Атмосфера в бараке накалилась настолько, что все разговоры сводились к сухому обмену скупыми фразами. Общее несчастье казалась почти осязаемым, но каждый переживал свою боль в одиночку, молчаливо, с обидой, злостью и стыдом. Говорить об этом было невозможно, изображать притворное веселье – невыносимо. Все молили Бога, чтобы следствие не обнаружило в смерти Люса ничего подозрительного.

Сестра Лангтри глубоко погрузилась в собственные беды, но не настолько, чтобы забыть о хрупкости и незащищенности своих пациентов. Она продолжала наблюдать за ними, пытаясь заметить хоть малейшие признаки нервного срыва у каждого, включая Майкла, но, как ни странно, ничего подобного не обнаружила. Все пятеро замкнулись в себе, но не потеряли связь с реальностью. Они просто отгородились от своей «сестренки», вытеснили ее из центра Вселенной на холодную внешнюю орбиту. Теперь роль ее сводилась к ничего не значащим мелочам. Она будила мужчин по утрам, заваривала чай, следила за порядком, отводила всех на пляж и укладывала спать, но вежливая почтительность, искренняя теплота и дружелюбие, что окружали ее всегда, исчезли.

Ей хотелось колотить по стене кулаками в бессильной ярости, хотелось крикнуть, что она не заслуживает такого наказания, что она тоже страдает и отчаянно нуждается в их внимании, что отчуждение убивает ее, но, разумеется, она не могла. А поскольку ее терзало чувство вины, она решила, что причина такой резкой перемены – ее грех. Сестра Лангтри хорошо понимала: ее подопечные по природе своей слишком добры, чтобы сказать ей об этом прямо. Она изменила долгу и подвела их, обманула их доверие. Это какое-то безумие – должно быть, она сошла с ума! Как можно было забыть о своих обязательствах перед этими людьми, пренебречь их благополучием, предать их в душе ради плотских удовольствий? Прежде она сказала бы себе, что такое объяснение слишком уж просто, но обычная спокойная рассудительность оставила ее.

У боли множество граней, и Онор Лангтри хорошо это знала, но такой яростной, всепоглощающей, нескончаемой боли, что вытесняет все другие ощущения и не дает дышать, она не испытывала никогда. И дело даже не в том, что она боялась заходить в барак: ужаснее всего было сознавать, что идти просто некуда – прежнего отделения «Икс» больше нет, семья распалась.

– Ну вот и все, вердикт вынесен, – сказала сестра Лангтри Нилу вечером, через три дня после смерти Люса.

– Когда вы узнали? – спросил он небрежным тоном, словно ответ не слишком его интересовал.

Нил по-прежнему заходил в ее кабинет по вечерам, чтобы посидеть вдвоем и поговорить, но их короткие беседы теперь стали пустой формальностью: так, перебрасывались ничего не значащими замечаниями.

– Сегодня днем, от полковника Чинстрепа, он немного опередил матрону. Поскольку чуть позже она сама сообщила мне новости, я выслушала их дважды. Самоубийство. Острое маниакальное расстройство на фоне тяжелой депрессии. Полная чепуха, конечно, но эта чепуха всех устраивает. Им пришлось приписать Люсу внушительный диагноз.