Порою блажь великая

— Не так уж все плохо, — сказала она братьям, когда те явились ее забрать. — Мне дали миленький домик. И я не одинока. Танцую на танцульках, когда только ноги пожелают. Поэтому я, наверно, останусь. — Она пренебрегла упоминанием о зеленоглазом молодом дровосеке, которого поклялась заарканить в лассо своей ласки. — К тому же я получаю пятнадцать, а то и двадцать долларов в неделю… а вам что правительство дает, ребята?

Снижение запросов, что жилищных, что денежных, мало трогало ее: когда делиться стало не с кем, ее доходы даже возросли. Да и рада она была снова переселиться на плес и поближе к морю. Она так и не сумела привыкнуть ни к запаху номера в отеле, ни к ночным шагам незнакомых людей в коридоре, что будят тебя, а ты лежишь и ничего не понимаешь. «По крайней мере, когда слышишь шлепанье башмаков по грязи, в полуночный январский холод, знаешь точно, что это к

тебе гость».

Беда была в том, что с прошествием январей, при строгой диете из мидий, вапату и скверного пива, ее бронзовая попка становилась все монументальнее, а шаги в ночи — все реже. В финансовом плане у Дженни все обстояло вполне благополучно: земля вокруг ее хижины была обильна медью так же, как и мидиями. Да что медь — буквально сотни коробочек из-под табака, по пятнадцать-двадцать долларов в каждой, обогащали ту почву. Она хорошо усвоила урок смирения, что преподал отец своим обратным примером: не выставляй напоказ успешность бизнеса — прячь ее. И многие годы ее усердный инвесторский труд — женщину с лопатой видели столь часто, в любое время дня и ночи, — приносил ей, в довесок к прочему, еще и изрядные дивиденды жалости. Поэтому богатство ей не досаждало. Но, чем жиже были шаги в чавкающей жиже, тем больше Дженни тосковала по обществу. Достаточно, чтоб возжелать перемен.

На сей раз она

решилась на путешествие. Она навестила братьев. Те строгали ножиками трогательные безделушки, ютясь в армейской барачной палатке. Предложили ей коробку в качестве кресла.

— Правительство немножко не успело построить дома с этой войной, — извинялись и извиняли они. — Но уж скоро…

— Ничего. Где тут у вас старик в козьей шкуре? Я с ним говорить пришла. Мне чары нужны.

Шаман с первого взгляда заявил, что ей для перемен в жизни нужны очень сильные чары, необычайно могущественное волшебство, куда могущественней, чем у него под рукой. О'кей, она найдет. В Куз-Бее она купила роман Томаса Манна и весь путь до Ваконды на автобусе пыталась понять хотя бы, где эта волшебная гора [106]

, про которую толкует этот парень. Она сдалась на мосту перед городом и вышвырнула книгу в реку. После этого она брала материалы для исследования в библиотеке: так она и свою тягу к тайному знанию тешила, и множество книг были в досягаемости, и не было никакого смысла покупать что-то сверх необходимого, ибо ясно, что много поджидает ее разочарований, вроде той мути, которую сочинил этот немецкий пустозвон.

Конечно, много было разочарований и мути, но она шагала вперед с резиновосапожным упорством. Она облегчила себе наступательную задачу, атакуя на двух фронтах: дома, в своей хижине, она вбирала в себя крупицы оккультизма из многих стопок самых разных книг — адские смеси магии, непредсказуемые и безымянные… а будучи в «Коряге», вливала в мужские рты дармовые стопки зелий Тедди, столь же непредсказуемых и безымянных, даже если проистекали они из бутылки с этикеткой «Бурбон де Люкс». В общем и целом, этот второй метод оказался куда успешней заклинаний и наговоров: добросовестно потрудившись вечер с алкоголем, ей обычно удавалось заполнить свое сиротливое ложе мужчиной, хоть на время, а порой они бывали и не слишком пьяны, чтоб заполнить собой нечто помимо постели.

Последняя ночь идеально годилась для реализации этого метода: мужики начали пить рано и к ее прибытию набрались достаточно, а потому почти не возникало нужды тратить собственные деньги на выпивку. За какой-то час двое старых ее дружков за разными столиками поинтересовались, пo-прежнему ли у нее постелено то котиковое одеяло, а один молоденький рыбачок, едва-едва за сорок, заметил, что ей не грех было бы содрать ракушки с киля… идеальная ситуация!

Но вдруг она отвлеклась от своих крупнотоннажных амуров и рухнула на стул так, что тот скрипнул. Где-то какие-то двое мужчин говорили о Генри Стэмпере: видали его в больнице, и старый ящер выглядел так, будто решил наконец прикупить клочок землицы. Конечно, она понимала со всей фатальной уверенностью, что старик не будет жить вечно… но лишь когда услышала то же от других — уверенность стала фактом. Генри Стэмпер собирался на выход, уже весьма скоро; последний истрепанный обрывок ее зеленоглазого дровосека отбывал в небытие…

И, осознав это, она вдруг поняла, что больше ей не хочется завлечь домой кого-то из этих мужиков в «Коряге». Даже того отважного рыбачка. Подавленная сама, все тяжелее давила она свой стул, вертя в руке стопку, что купила как наживку для рыбака. Пришлось выпить самой, залпом. Ей нужнее. Нет мужчин впереди, не вижу ни единого на своем я пути…