Порою нестерпимо хочется

-- Единственное, о чем просит папа, -- сообщил мальчик по завершении этапа благородства, -- так это о том, чтобы вы вступили в "Ваконда Кооп". -И он протянул матери бумагу и остро заточенный карандаш. Она вынула очки из черного кошелька и некоторое время изучающе рассматривала документ.

-- Но... разве тут имеется в виду не наша лавка?

-- Чистая формальность.

-- Подписывай, мама.

-- Но...

-- Подписывай.

Это говорил Генри, старший. Он взял из рук матери бумагу и положил ее на доску, затем вложил ей в руки карандаш:

-- Подписывай.

Посланник, улыбаясь, осторожно поглядывал на документ.

-- Спасибо, Генри. Ты поступаешь мудро. Теперь вы, как полноправные участники, будете пользоваться целым рядом скидок и привилегий.

Генри разразился странным смехом, который появился у него совсем недавно и который мог прервать любой разговор, обрезая его как ножом. - Я думаю, мы вполне обойдемся без ряда ваших привилегий. -- Он взял подписанную бумагу и поднял ее так, что его собеседник не мог до нее дотянуться. -- И участниками чего бы там ни было нам тоже становиться ни к чему.

-- Генри... отец... -- Юноша следил глазами, как Генри с явной издевкой размахивает документом, и повторял, даже не отдавая себе отчета, что пародирует собственного отца:-- Мы же землепроходцы, труженики нового мира; мы должны бороться бок о бок. Объединенными усилиями...

Генри снова рассмеялся и впихнул бумагу в руки Бобби, потом нагнулся и стал выбирать камешек. Выбрав, он пустил его прыгать по серо-зеленой поверхности через всю реку.

-- Ничего, как-нибудь справимся.

He дождавшись должной благодарности и признательности за оказанное доверие, Бобби потерял всякую уверенность и даже разозлился.

-- Генри, -- повторил он как можно мягче, дотрагиваясь до руки Генри двумя тонкими, как сосульки, пальцами, -- я родился на этой земле и вырос в этих диких чащобах. Я знаю, как настоящий пионер нуждается в дружеской руке. Для того чтобы выжить здесь. И еще: ты мне действительно нравишься, парень; мне бы не хотелось видеть, как ты отступишь под натиском неукрощенной стихии. Как... многие другие.

Генри, державший в ладони пригоршню речных голышей, разжал пальцы, и камни посыпались в воду.

-- А никто и не собирается отступать, Бони Стоукс, больше никто не собирается отступать. -- И он снова разразился язвительным смехом, глядя на угрюмое и обреченное лицо Бобби.

Годы спустя, когда благодаря ожесточенным усилиям ему удалось сколотить небольшое состояние и начать собственное дело, размеры которого были строго ограничены, так как работали на него лишь переехавшие сюда родственники, в одно прекрасное утро Генри, переправившись на лодке через реку, натолкнулся на Бони у грузовика, развозившего продукты.

-- Доброе утро. Генри. Как поживает Генри Стампер-младший?

-- Шумит, -- ответил Генри, искоса глядя на своего старого приятеля, который не двигаясь стоял у дверцы грузовика, прижимая к бедру коричневый пакет. -- Да. Шумит и все время требует есть. -- Генри ждал.

-- Ой, -- вдруг вспомнил Бони о пакете. -- Это прибыло для тебя сегодня утром. Наверно, они в Канзасе прослышали о его рождении.

-- Наверно.

Бони обреченно взглянул на пакет.

-- Из Канзас-Сити. От какого-нибудь родственника?

Генри осклабился, прикрывая рот рукой, абсолютно точно копируя жест Бони, когда того схватывал приступ лающего кашля.

-- Ну... -- И он рассмеялся, глядя на то, как ерзает Бони. -- Какого дьявола, давай посмотрим, что он там прислал.

Бони тут же достал уже открытый перочинный нож и разрезал бечевку. Пакет содержал настенный плакат -- один из дешевых сувениров, продающихся на окружных ярмарках: херувимы, вырезанные из дерева, вокруг медного барельефа Христа, несущего агнца по полю маргариток, а внизу выгравировано: "Блаженны кроткие, ибо они наследуют землю. Матв. 5" -- и записку: "Это моему Внуку; пусть, когда он вырастет, христианская любовь, сострадание и милосердие ему будут свойственны в большей степени, чем остальным моим родственникам, которые никогда не понимали меня и даже ни разу не написали мне. И. А. Стампер".

Бони был потрясен.

-- Ты что, действительно не написал ни одного письма этому старому бедняге? Ни разу? -- Это было уже не потрясение, а ужас. -- Но это же страшная несправедливость!

-- Ты так думаешь? Ну поглядим, может, мне удастся наверстать упущенное. Поехали-ка, прокатимся со мной до дому.