Порою нестерпимо хочется

Я снова передвинул телефон к дивану, сел и закрыл глаза (наверху все еще горит свет), пытаясь вспомнить -- действительно ли был звонок, и если был, то что сказали (который час?), но слова разлетались в голове, как обрывки бумаги. (Похоже, свет в комнате Вив.) Точно я ничего не мог сказать: я был слишком выжат, чтобы соображать.

Я поднялся и взглянул на телефон. "Ну, по крайней мере одно я знаю точно, -- сказал я себе, закручивая провод вокруг аппарата и ставя его на телевизор по пути к лестнице, -- если теперь раздадутся какие-нибудь звонки, можно будет не сомневаться, что они -- результат бессонных ночей и гусиных криков, а уж телефон к этому не будет иметь никакого отношения".

(Она легла, но оставила свет у себя в комнате. Я вхожу. Обогреватель тоже работает. Я выключаю обогреватель и собираюсь гасить свет. Замечаю градусник -- он лежит рядом с книгой стихов, которую она читает. На чехле от швейной машинки. На самом краю. Я поддаю чехол, и градусник скатывается. Упав на пол, он разлетается на сверкающие осколки, как сосулька, рухнувшая на скалу. Я загоняю ногой осколки под кушетку, выключаю свет и иду ложиться.)

"Я видел, Питере, видел кое-что..."

...Продолжает Ли, склонившись над бухгалтерской книгой:

"И, несмотря на то что я лишь вскользь видел пятна ржавчины на железном человеке, ты бы и сам счел их вполне убедительными. Например, грандиозное значение, которое было придано акту сознательного уничтожения безобидного маленького градусника..."

Я снова останавливаюсь, столкнувшись с полной невозможностью изобразить столь насыщенную подробностями сцену таким коротким карандашом. Слишком много как видимых, так и скрытых нюансов определяло эту ситуацию, чтобы ее можно было описать в письме.

Наблюдая в щель за Хэнком, разбивающим этот термометр, я почти вплотную приблизился к окончательному решению. Но на следующее утро, когда меня разбудило топанье старика по коридору, я снова начал колебаться. Все замерло в ожидании моего поступка. Сцена с термометром доказывала это. Я выжал из себя несколько пробных покашливаний, проверяя, хватит ли у меня сил, чтобы симулировать болезнь, но в это время мимо промчался Джо Бен, ободряюще пообещав мне легкий день.

-- Сегодня только выжигаем, Леланд, -- провозгласил он, -- никакой рубки, никакой чокеровки, никакой трелевки. Зажжем несколько костров -- и все! Вставай...

Я застонал и закрыл глаза, чтобы не видеть своего мучителя, но Джо был не из тех, кто легко уступает.

-- Женская работа, Ли, чисто женская работа! -- И он запрыгал вокруг кровати в своих толстых шерстяных носках и брезентовых штанах. -Ерундистика! Ты увидишь, это даже интересно. Послушай! Все остатки сгребаются в одну кучу. Все поливается дегтем. И поджигается. А мы садимся вокруг -- болтаем и жарим алтей. Что может быть проще?

Я с сомнением открыл один глаз.

-- Если все так просто, то два таких героя, как вы, шутя справитесь с этим. И оставь меня, Джо, пожалуйста. Я умираю. Я изрешечен вирусами. Смотри, -- и я показываю Джо Бену язык, -- может ли меня интересовать алтей?

Джо Бен осторожно взял мой язык большим и указательным пальцами и склонился поближе.

-- Ой, вы только посмотрите на язык этого животного, -- поразился он. -- Похоже, оно ело мел. Гм, ну и ну.., -- Джо Бен повернулся к двери. В дверях бесшумно появился Хэнк. -- Как ты думаешь, Хэнкус? Ли говорит, что ему очень плохо,

и спрашивает: не выжжем ли мы все без него? Я думаю, справимся -- ты, да я, да Энди. Нам же только расчистить надо -- и все. Мы все равно не успеем начать валить лес в верховьях. Могли бы оставить мальчика дома, чтобы он восстановил силы для... могли бы...

Джо Бен вдруг резко умолкает, словно увидев что-то недоступное нашему, менее острому, зрению. Он принимается быстро моргать глазами, бросает еще один взгляд на Хэнка, который, прислонившись к косяку, с безразличным видом обрезает ногти перочинным ножом, и снова смотрит на меня. И вдруг, словно придя к какому-то решению, он хватает одеяла и сдергивает их с меня.

-- Но с другой стороны, не можем же мы оставить тебя страдать здесь на целый день. Это тебя совсем доконает. Ты же умрешь тут с тоски. Знаешь что, Леланд? Ты поедешь с нами, хотя бы для моральной поддержки, и будешь просто сидеть и смотреть: ну, что скажешь? Для того чтобы просто смотреть, необязательно иметь здоровый язык. Так что вставай! Вставай! Мы не можем тебе позволить зачахнуть здесь. "Радуйся в дни молодости своей, и да будет душа твоя бодра в юные дни твои" -- или что-то в этом роде. -- Он бросает мне одежду. -- Пошли. А мы нагреем для тебя лодку. Хэнк, скажи Вив, чтобы она сделала ему бутербродов. Все тип-топ. Ага. Мы все у Христа за здоровенной пазухой.