Порт–Артур. Воспоминания участников.

Весь гарнизон чувствовал себя страшно утомленным после отражения штурма. Наши миноносцы, ошвартовавшись кормами у набережной внутреннего бассейна, по распоряжению с батарей, часами — днем и ночью, обстреливали штурмующие колонны, заходившие в тыл батареям. В моменты затишья миноносцы грузились снарядами, подвозимыми на баржах, и приводили в порядок орудия. Немудрено, что мы все чувствовали себя крайне утомленными и каждого клонило ко сну.

Когда вопрос о том, кому идти в этот поход, был решен и приступили к составлению краткого протокола и донесения, я тут же крепко уснул, так велика была моя усталость. Разбудили меня слова одного командира:

«Сейчас решается ваша судьба, а вы спите!»

Штаб утвердил мое назначение и предоставил мне выбрать день и час моего выступления в поход. Перед съемкой с якоря было приказано — сдать все секретные документы и сигнальные книги, и в виде последнего напутствия — прислали пулемет.

Наступило 23 сентября. Надвигалась темная ночь. Небо заволокло тучами. Дул легкий ветер и развел порядочную волну. Около 8 час. вечера я снялся с якоря и вышел в море. Быстро исчезали берега Квантунского полуострова в темноте, и тем самым обрывалась всякая связь с крепостью и флотом. Отойдя на 8 миль от Артура, мы увидели с правого борта приближающийся к нам силуэт небольшого корабля, а затем рассмотрели силуэты трех миноносцев, идущих навстречу. Клотиковая лампочка на головном миноносце начала мигать. Это означало, что неприятель нас тоже заметил и опрашивал позывные.

Не обращая внимания на сигнал, я продолжал идти тем же ходом и курсом. Миноносцы быстро скрылись в темноте, но лишь на несколько минут. Мы их скоро увидели в кильватере за нами. Насторожившись, я выжидал, что неприятель предпримет дальше. Взоры всех находившихся на палубе, естественно, обращались на корму, так что мне неоднократно приходилось напоминать сигнальщикам и назначенным: «смотреть вперед!»

Первая мысль была: как действовать, если неприятель внезапно откроет огонь? Каким маневром, пользуясь ходом и темнотой, нарушить их строй и запутать стрельбу?

Вполголоса предупредил инженер–механика о необходимости быть готовым дать разом самый полный ход. За движениями неприятеля следил с коримы мичман. Прислуга у орудий и минных аппаратов стояла на «товсь». У пулемета находился мичман Т.

Время шло… Напряжение длилось уже второй час… Стоя на мостике, я недоумевал и старался найти объяснение — нежеланию более сильного неприятеля первым вступить в бой. Неужели он ошибся и думал, что во главе его дивизиона идет свой, т. е. японский миноносец? Если это так, то оставалось лишь желать скорейшей встречи с одним из неприятельских крейсеров, чтобы при атаке его «Сильным» — мы, все четыре миноносца, оказались бы под огнем крейсера… Дай–то Бог! Это лучший выход при создавшемся положении. Но такой выход был бы слишком большой удачей, и я боялся даже мечтать о нем. Вернее всего, неприятель нас распознал, и теперь, ничем не рискуя и удаляясь вместе с нами от нашей базы, уменьшал наши шансы отступления на Артур, лишая нас одновременно возможности пробраться незамеченными в бухту к крейсерам. Оставалось только надеяться на встречу с крейсером, когда лишь сам неприятель мог выручить, ибо в противном случае всё кончится боем и, увы, — слишком неравным.

Мне приходилось не раз читать и слышать, что в самые тяжелые и опасные минуты внимание человека может быть внезапно отвлечено мыслью о совершенно другом, не связанным с данными переживаниями, даже незначительном. В эту ночь, или вернее, в часы похода, когда наше положение представлялось весьма трудным, мне часто приходилось заставлять себя сосредоточивать свои мысли на том, что происходит в данный момент, а не думать о другом. Я помню, как мысленно переносился в Артур, на наш дивизион, и с завистью представлял себе картину отдыхающих и ничего не переживающих командиров.

Мне казалось, что я слышу голос, полный иронии, нашептывавший мне: «Сам ведь лез в петлю, теперь и выкручивайся. Никто о тебе сейчас не думает, никто тебе не поможет»…

«Смолкни!.. Не в петлю лезет «Сильный», а исполняет свой долг перед Родиной».

Мои мысли полетели дальше, на госпитальное судно «Монголия», на котором в эту ночь не смыкает глаз одна из сестер милосердия — моя жена, моля Всевышнего о благополучии похода «Сильного».

Так, при сильно напряженном состоянии нервов, бродили мысли, перебрасываясь с одного на другое, как бы ища, на чем можно остановиться и успокоиться. Между тем, вырывавшееся время от времени пламя или искры из труб неприятеля снова приковывали мое внимание к ним и грозно напоминали о предстоящей развязке.

Мы подходили уже к островам. Надежда на встречу с крейсером была потеряна; вход в бухту был отрезан идущими за мной миноносцами. Продолжать идти так дальше становилось бессмысленным. Рассвет близился и неминуемо должен был принести гибель, а потому необходимо было принять какое–то решение и приступить, не медля, к его выполнению.