Порт–Артур. Воспоминания участников.

Вечером рано пошел в экипаж, где и промаялся до 2–х с половиной часов ночи в комнате дежурного офицера на диване и вот, около 3 час. ночи, 242 стрелка (включая Шубу), Сероштан с огромной саблей (тупой) и револьвером (времен Очакова) и ваш покорный слуга с сучковатой палкой и карманным браунингом отправились к месту назначения. Вид у меня был глубоко мирный, матросы шутили: «Наш–то ротный будеть драться–то на кулачках».

Рота выступила, а ночка была морозная… Луна скрылась. Шли отбивая ногу, пока не согрелись и не устали. По пустынным улицам шел гул от подошв, иногда прерываемый крепкими сибирскими ругательствами споткнувшегося матроса. Во главе шли мы с Сероштаном, куря вовсю, изредка обмениваясь замечаниями. Прошли Новый город. Идти делалось труднее, идем всё время в гору, но торопимся. Вскоре мы уже прошли тылы и нами был взят проводник. Было темно и потому ходами сообщения не пользовались. Но всё кончается, кончился и наш дальний путь. Стрелок доложил, что здесь стоят «флотские», здесь, мол, блиндаж Начальника обороны этого участка. Остановил роту — сам зашел в блиндаж, где сидел лейтенант В. Затем я начал принимать участок, расставил часовых, а остальных послал в укрытие по блиндажам. Рота лейтенанта В. отбыла, мы же взялись за ранний завтрак и чаепитие. Засветилась полоса на востоке; в воздухе заметно похолодело и стало быстро светать.

Японцы начали вяло постреливать, где–то затарахтели пулеметы, но далеко–далеко. Начали падать 11–дюймовые чемоданы в бассейн и Старый город. Но мы были уже настолько обстреляны, что на это не обращали внимания. Матросы серьезны на постах, а в блиндажах нескончаемое чаепитие и рассказы, иногда смех, шутки, словом — настроение очень хорошее, но иногда можно заметить и нервность. Наконец, пришел к нам генштабист, начальник нашего участка, и сообщил, что правее нас японцы повели наступление; это мы и сами отлично сообразили по усилению огня японской артиллерии (очевидно, бившей по тылам). Прилег вздремнуть, но не успел, как мне показалось, и глаз закрыть, как Носик дергает за рукав: «Так что время обедать, ваше высокоблагородие, солнце высоко, пригревает и отогрело замерзшую грязь…».

— Ну что ж, харчить, так харчить давай, да буди г–на Сероштана. — Обед. Хлебнули это мы по чарке под разогретые пельмени — команда прислала «пробу», она оказалась вкусной, несмотря на то, что здорово приелась. Но дело в том, что Носик, как сибиряк, набрал где–то на склоне что–то в виде дикого лука, поджарил его на сале и сдобрил щи. Было очень хорошо.

Люди были разделены на вахты, чтобы не очень их утомлять, с строгим приказом «зря не шляться», так как уже четыре человека шальной шрапнелью были выведены из строя, причем один был ранен довольно сильно.

Сумерки надвигались быстро. Закат солнца был великолепен, особенно, если смотреть на Артур и бассейн, которые были, как на ладони. Часто появлялись столбы пыли (снаряд разрывается на земле) и «свечи» (водяные столбы) от снарядов, рвавшихся в воде.

Ночь наступила быстро. Мы опять сели за чай. Вскоре из «путей сообщения» выныривает генштабист, заходит в блиндаж и, при огарке свечи, развертывает карту нашего участка и начинает нас учить уму–разуму, показывая наши траншеи, окопы и сапы неприятеля, — возможное обстреливание площади и пр. и пр. Мучил он нас с Сероштаном часа полтора. Результат всех этих учений и нравоучений — приказ: с заходом луны нам идти и выбить японцев из 1–й траншеи, лежащей впереди нас, так как, мол, оттуда бьют по нашим путям сообщения и «большой вред приносят резервам». Здесь уже и тактика и стратегия. А двинуться нам в атаку по ракете, которая будет пущена из укрепления № 4.

После ужина раздал роте патроны, ручные гранаты. Осмотр, — есть ли сухари, вода и т. п. Матросы нервничали и шуток уже не было слышно. Чувствовалось что–то грозное, непонятное в душах этих простых хороших людей. Часовые были начеку и секреты всё время доносили о движении и шуме в окопах японцев. Луна медленно ползла к своему закату. Вывели роту, расположили для наступления. Напомнил, что лучше всего — вскочить в окоп и бросить туда ручную гранату… Правда, настоящих у нас не было, но исполняли их должность консервные банки, набитые пироксилином или шашки пироксилина, действующие «подходяще». А патроны беречь, «работать» штыком, как теперь мне помнится, этой–то работе мы были не обучены, а потому ран от них было не более 30%, остальные — это действие винтовкой, как дубиной (за ствол взявши — и удары прикладом), словом винтовку превратили в ударное оружие.

Время идет, вернее, ползет удивительно медленно. Наконец, ракета, маленькая заминка, — вперед…

И только мы, выскочив из окопа, побежали в глубоком молчании по данному направлению, шагов за 150 до цели, затрещали пулеметы и ружейные выстрелы. Пробежав еще некоторое время, мы залегли, чтобы отдышаться, а потом — могучее «ура»…