Портфель капитана Румба

— Зря ты вздрагиваешь. Он же не виноват, что ты его так боишься. Он не понимает… Это просто безобидный звериный детеныш. И ты промахнулся, потому что в последний миг это понял. Рука сама качнулась в сторону.

— Ничего… ничего я такого не понял! И не хочу! — Генчик со страхом уловил в своем голосе слезинки. И сцепил зубы. И… вспомнил, как Шкурик черными ручками держится за проволоку, смотрит сквозь решетку… — Вы… сами все это напридумывали!

— Ну а дерзить-то, милый мой, зачем? — Зоя Ипполитовна укоризненно потрогала шарик на кончике носа. — Когда сам виноват, недостойное это дело срывать досаду на других…

Сейчас бы шмыгнуть носом, дурашливо улыбнуться и бормотнуть: «Я больше не буду…» Или хотя бы: «Динь-дон…»

Но твердые иглы обиды перли из Генчика, словно из дикобраза. Сквозь кожу. Протыкали ее горячей болью. Легко рассуждать тому, кто ничего не испытал! А если ты привязанный, беспомощный, пересохший от жажды, а по тебе лезет чудовище… Генчик прокашлялся и сипло сказал:

— Я знаю, вам пластинку жалко… Ну, я заплачу! Накоплю денег и…

— Как тебе не стыдно! Разве я про пластинку думала, когда ждала тебя? Я чуть с ума не сошла от беспокойства! Хотела уже идти на берег, а тут, как назло, разболелась нога…

«А у меня, что ли, не болело?» — подумал Генчик. И опять потер на ногах следы от веревок. И сказал, глядя исподлобья:

— Теперь-то что делать?

— Не знаю… Дело в том, что я и сейчас беспокоюсь за тебя.

— Почему? Я же — вот он…

— Меня тревожит твоя ожесточенность.

— Что?

— Твое увлечение стрельбой. Ты все крепче веришь, что с помощью пистолета можно решить многие проблемы. Тебе ужасно нравится твое умение сбить с противника спесь метким выстрелом. Это случается со многими. Сперва — игрушечный пистолет, потом…

— Они же сами нападали! Я первый — никогда…

— Но радость от метких попаданий ты испытывал, верно? И от их испуга… Этакое удовольствие от своей неуязвимости и сил. И от стрелкового искусства… И попасть сквозь дырку пластинки в Шкурика — это ведь тоже искусство… Сначала в крысенка, потом еще в кого-нибудь…

Генчик встал. Машинально надел на плечо ремень сумки с пистолетом.

— За кого вы меня принимаете? — Это получилось чересчур гордо. Будто в кинофильме. Но с настоящей горечью.

— За того, кто ты есть, мой милый. За мальчика. Мальчики любят играть оружием. А потом не всегда чувствуют границу, где кончается игра…

— Но вы же сами рассказывали про капитана Сундуккера! Какой он был стрелок!

— Увы, рассказывала. И, кажется, зря. Видишь ли, одно дело легенда, другое — жизнь. Одно дело отстреливать пуговицы на сюртуке противника и перебивать фалы, другое — лишать кого-то жизни…

— А как же солдаты? — Генчик смотрел ощетиненно. — Почему про многих говорят, что герои? Потому что бывает справедливая стрельба! Или нет?

— Это трудный вопрос… Ох какой трудный. Лучше бы его никогда не было на Земле…

— Но ведь он есть… — Генчик глядел упрямо. И даже слегка насмешливо.

— По крайней мере, настоящий солдат никогда не будет стрелять в беззащитного! — Зоя Ипполитовна, кажется, рассердилась. — А ты хотел убить беспомощного зверька! Не виноватого ни в чем.

Генчик обиженно сопел. И нечего было ответить. Но иглы обиды от этого стали только острее.

— Значит, вот я какой гад… Да?

— Ну что ты говоришь! Разве я…

— Что «разве я»? Вы же сами сказали!

— Я не сказала, что…

— Нет уж, вы не отпирайтесь!

— А ты, пожалуйста, не кричи на меня! Я старше тебя в шесть с лишним раз…

— Ну и что? Я же не виноват, что родился не в том году, когда вы!.. А ваш Ревчик что, никогда не пулял из рогатки по воробьям?

— Никогда в жизни.

— Ну, и… значит, я вам вместо него не гожусь.

— При чем тут «вместо»? — Она помолчала и сказала вдруг тихо, отчужденно: — Вы совершенно разные. И не надо об этом…

Все теперь катилось под гору. И Генчик сказал язвительно:

— Если я такой, чего же вы со мной дружбу завели? И портрет рисовали…

Акварельный портрет был не окончен — у Зои Ипполитовны в последние дни разболелись пальцы. Но все же он был готов настолько, что сразу видно: замечательная вещь! И Генчик на нем — как живой. Весь как он есть. Веселый, смеющийся…

Зоя Ипполитовна, глядя мимо Генчика, ответила вполголоса:

— Выходит, я рисовала… другого мальчика. Не того, кем ты стал…

— А кем я стал?!

— К сожалению… обманщиком. Обещал не стрелять по живому, а сам…

— Выходит, вам какая-то крыса дороже, чем я!

— Глупости…

— Нет, не глупости!.. А вы… вы тоже обманщица! — Он ужаснулся про себя, но мокрых глаз не отвел.

Зоя Ипполитовна вроде бы не удивилась. Спросила утомленно:

— Да? В чем же именно я обманщица?

— В этом… самом. В капитане… Никакого капитана Сун-дуккера не было! Вы все сочинили!

Вот так и рушится все на свете. Дружба, тайны, сказки, хорошая жизнь.

Зоя Ипполитовна сгорбилась на стуле. Сняла очки и стала протирать полой кофты. Спросила, не поднимая лица:

— И давно ты догадался?

— Да! Давно!.. Только что…

Потом они долго молчали. И Генчик знал, что надо уходить. Наконец он пошел к двери. Но там оглянулся, словно все еще на что-то надеялся.