Портфель капитана Румба

«Все знают!» — ахнул про себя Генчик. Но это была не главная мысль. Главная — чтобы не вздумали в самом деле Шкурика под майку…

Услышав про сумасшедшую бабку, все гоготнули. Кроме Бычка. Он стоял в стороне и, как раньше, поглядывал исподлобья коричневыми глазами. И то ли улыбался чуть-чуть, то ли просто шевелил губами…

— Ну, пустите вы меня, — сказал Генчик жалобно и устало. — Ну, что вам от меня надо? Какая радость впятером издеваться над одним?

Буся: снова засветился тонкой своей улыбочкой.

— Мальчик! Впятером на одного — это самый кайф. Чтобы пойманный пищал и дрыгался. И боялся. А ты как хотел? Один на один, как в рыцарские времена? Сейчас не та эпоха…

Генчик не выдержал, выдал им с плаксивой яростью:

— Гады! Бандюги!

— Ругается! — обрадовался Круглый.

Буся покачал головой:

— Нехороший мальчик. Такие слова… Извиняйся сейчас же.

— Фиг… — Генчик мертво стиснул зубы.

— Не «фиг», а говори: «Простите меня, пожалуйста, я больше не буду»…

Генчик зажмурился. И в наступившей темноте словно увидел бригантину. Как она, освещенная солнцем, скользит на фоне облака.

— Не «фиг», а «не буду». Ну? — повторил Буся.

— Не…

— Ну-ну! Давай! Тогда отпустим.

— Не… скажу.

Лупить его или даже пытать Шкуриком так сразу было им не интересно. Да и не решались, наверно. Хотя и безлюдное место, но кто знает, вдруг появятся случайные прохожие?

Генчика отвели в развалины заводского корпуса.

Пока вели, Генчик слабо сопротивлялся. Без надежды, на избавление, а так, из остатков гордости. Звать на помощь было бесполезно. Да и стыдно, несмотря на отчаянность положения…

Внутри было похоже на развалины крепости, многоэтажные стены с дырами оконных проемов подымались со всех сторон. И теперь — никто не услышит, хоть надорвись от крика.

Юго-восточная стена была ниже остальных — обрушенная до половины.

Солнце стояло уже высоко и высвечивало дальний угол развалин. Там была изгородь из тонких деревянных брусьев. Наверно, кто-то в прежние годы устраивал там огород. Или держал скотину. Генчик подумал об этом уже после, когда вспоминал все по порядку. А сейчас было не до того…

Его привязали к изгороди. Крепко-накрепко. Растянули руки по одному из брусьев (он как раз тянулся на уровне плеч), обмотали кусками бельевого шнура. Шнур нашелся в торбе, которую носил на плече молчаливый Бычок. Может, заранее готовились к охоте на Генчика? Ноги притянули к изгороди за щиколотки и выше колен. Крученая тонкая веревка впилась в кожу.

— Дураки. Больно же… — сквозь зубы сказал Генчик.

Буся покивал:

— Конечно. Пленникам всегда бывает больно. И страшно. Такая их доля… Давайте еще за живот примотаем, чтобы не дергался.

И примотали. Так, что дыхнуть стало трудно. И не шевельнешься!..

— Побудешь тут, подумаешь о своем поведении, — ласково объяснил Буся. — Через часик придем, и ты попросишь прощения. А потом принесешь свою стрелялку.

Генчик закрыл глаза.

— А кто караулить-то будет? — насупленно сказал Круглый.

— Шкурик покараулит. Он же у нас дрессированный, — сладким голосом объяснил Буся. — Иди ко мне, мой хороший…

Шкурика вынули из клетки. На нем была кожаная шлейка — вроде тех, что надевают на крошечных собачонок, когда выводят на прогулку.

В трех шагах от сандалий Генчика вколотили колышек. И посадили Шкурика на привязь из остатка шнура. А остаток этот был метров пять! И Шкурик при желании запросто мог добраться до Генчика.

Вот она, самая главная пытка! Самый небывалый ужас!

«Не надо! Ну, пожалуйста!!» — закричало все внутри Генчика. Но именно внутри. А кричать вслух — какой прок? Только сильнее обрадуются, когда поймут, как он боится.

Генчик лишь облизал сухие губы. А жмуриться уже не мог. От страха глаза раскрылись до отказа.

Буся понимающе посмотрел на Генчика.

— Веди себя хорошо. Шкурик не любит шума. Будешь орать и звать на помощь — он до тебя враз доберется. И — под маечку или в штанишки. Пикнуть не успеешь, как что-нибудь отгрызет. Хи-хи…

Захихикали и остальные. И ушли, оглядываясь (только Бычок не оглянулся).

И остался Генчик наедине со страхом.

Шкурик пока вел себя спокойно. Посидел рядом с колышком. Почесал себя за ухом — в точности как кошка. Обнюхал колышек острой мордочкой с черным носом. Отошел, волоча за собой шнур. Стал что-то выцарапывать из травы.

«Только не смотри на меня! Не обращай на меня внимания!..»

Шкурик тут же обратил внимание. Сел столбиком, передние лапы-ручки прижал к груди. Поднял мордочку. И красные глазки — прямо на Генчика.

«Не надо! Не подходи! Меня нет! Я… не живой…»

Кажется, Шкурик поверил. Опять начал что-то вынюхивать в траве.

«Правильно… И не вспоминай про меня!..»

Веревка резала руки, ноги и живот. Очень хотелось пить, пересохло в горле. И солнце жарило безжалостно. Однако все это было не главное. Главным был страх перед Шкуриком. Ужас и отвращение.

Сколько же это будет тянуться? Уж скорей бы они возвращались! Пускай что угодно делают, лишь бы не эта беззащитность перед гадостным зверенышем…