Перво-наперво увидели спины, спины… Толпа стояла плотной и пассивной стеной. Слава указал рукой, где оказался небольшой зазор, между колонной, поддерживающей козырек, и толпой, оба протиснулись через него в первые ряды.
Девчонка с бледным лицом, усыпанным точками-веснушками и прижатым боковой частью к асфальту, лежала в нелепой, выкрученной позе, которую нарочно не придумаешь. Причем чуть согнутые ноги будто замерли в широком шаге, а грудь — на земле, ладони с растопыренными пальцами были погружены в густой слой крови. Совершенно неожиданно смотрелся оттопыренный кверху локоть одной руки, словно девушка собралась встать, для чего уперлась ладонью в асфальт. Но еще страшней оказались широко распахнутые глаза, смотревшие на толпу каким-то особым взглядом…
— Пустите!.. Извините… Дайте пройти!..
Глеб посмотрел в сторону, откуда раздался голос, это была Ника. Протиснувшись, она застыла на секунду-другую, произнеся:
— Боже мой…
А еще через минуту Ника подняла фотокамеру и сделала несколько кадров. Затем подошла ближе и сфотографировала мертвую девушку, обошла и щелкнула ее с другой стороны…
— Пошли отсюда, — шепнул Слава. — Сейчас налетят люди в погонах.
Они вернулись на аллею, не сговариваясь, присели на скамью, Глеб закурил, заметив:
— Она, наверное, спит с фотоаппаратом, ест с фотоаппаратом и любовью занимается с фотиком.
— Слушай, погибшая девчонка из компании Ники.
— Да?
— Точно, — заверил Слава. — Она позировала, я запомнил дурацкое платье и… дурацкую манеру позировать.
— Тогда нам не выловить фотографичку в ближайшие несколько часов. Приедут менты, будут всех, кто участвовал в съемках, допрашивать.
— Ничего, подождем. Или есть другое предложение?
— Других предложений нет, — скорбно вздохнул Глеб.
13
Закончился прямой эфир. В это мало кто верит, но эфир действительно был прямой, четвертый в жизни Анжелы. Волнения не меньше, а свободы, которую рождает творческий кураж, появилось больше, что положительно отразилось на качестве передачи. Первым дал оценку молодой оператор, подмигнув и показав пальцами знак «ОК», вторую похвалу она получила напрямую от режиссера, протрубившего в микрофон:
— Анжела, неплохо. Неплохо сработала.
Ее приняли как свою, не все, конечно, что огорчительно. Дамы, которым далеко «за…», при встрече надевали «муаровые» улыбки — как бы за завесой, улыбки почти не видно, тем не менее трактовка однозначная: невзлюбили. Внутри Анжелы холодело все до последней жилки при виде интеллигентных, жутко умных и всезнающих тетенек. Казалось, улыбки сейчас раздвинутся и превратятся в безразмерные пасти, куда спокойно Анжела войдет пешком, затем будет проглочена этими анакондами. Однажды главный оператор, человек пожилой и, безусловно, наделенный бесценным опытом, обнял за плечи новенькую ведущую и доверительно зашептал в ухо:
— Не дрожи. Они скоро отравятся собственным ядом, пожалей лучше их.
Хватило одной фразы, чтобы понять: она получила признание. После эфира, услышав похвалы, Анжела приложила холодные ладони к пылающим щекам и рассмеялась. Приятно до чертиков. Передача сложная, ведь в бизнесе она дуб дубом и даже тверже, но готовится к каждому выпуску, как космонавт к полету в космос, материалы дают на дом, предлагаются сформулированные вопросы, а дополнения в формате передачи — ее право.
Анжела нашла себя, а в наше время большая редкость — дело, которое нравится, а не то, которым вынужден заниматься, зарабатывая на кусок хлеба с маслом. Но щекотливое обстоятельство смешало карты, надежды и планы в один коктейль с привкусом горечи и радости одновременно. Митя не звонил. Ну, тут все ясно: гудбай, и с этим придется смириться. Зато на семейном совете решено (категорически!) ребенка оставить, папа вообще заявил:
— Ребенок — это навсегда, а мужчины… одного можно заменить другим.
Собственно, Анжела и сама не хотела избавляться от божьего дара, ведь потом его может не быть, но ее волновала практическая сторона: обманывать шефа подло, а сказать правду — прощай работа, беременная она никому не нужна. Что в такой ситуации делать? По большому счету выбора не имелось, живот скоро не скроешь, Анжела решилась на встречу с директором после эфира. Ждать в приемной не пришлось, референт впустил ее в кабинет, шеф находился один, к счастью, а то ведь не всегда так бывает. Не присев, чтобы времени не было на раздумья вместе с сомнениями, Анжела с трудом выдавила:
— Я жду ребенка. Недавно узнала… Извините…
Ну, вот и все. Сразу как-то легче стало. Только посмотреть в глаза шефу не было ни сил, ни желания, потому в ожидании приговора она крутила кольцо на пальце, рассматривая его со всех сторон. Красивое колечко — папа с мамой подарили на день рождения и сережки есть… А шеф сопел. «Злится, наверное», — подумала Анжела, жалея бедного шефа, на плечах которого эта громадина — федеральное телевидение, а тут еще она с проблемой: то умираю — хочу быть телеведущей, то извините — я беременная.
— Сколько месяцев? — осведомился он.
— Два с половиной… Я не буду избавляться… извините.