— Ее муж, Джонни! — раздраженно рявкнул Лаксмор и поскреб согнутыми пальцами бородатую щеку. — БУЧАН ОДИН. О, вначале его деятельность выглядела весьма многообещающе! Но ему не хватало широты видения, им всем не хватает. Масштаба. Чувства истории. Одна сплошная болтовня, стремление раздуть из мухи слона и прикрывание собственной задницы. Теперь я вижу, мы не можем на него полагаться. И она это тоже поняла. Она знает своего мужчину, эта женщина. Знает предел его возможностей лучше, чем мы. И в чем ее сила, тоже знает.
— Аналитики немного обеспокоены отсутствием косвенных связей и параллелей, — осмелился вмешаться Джонсон, никогда не упускавший шанса занять пьедестал Оснарда. — Салли Мопурго как-то назвала писанину БУЧАНА ДВА бессвязной и вторичной.
Этот выстрел сразил Лаксмора на повороте, он в пятый раз дошел до конца ковра. Он улыбнулся широкой пустой улыбкой человека, напрочь лишенного чувства юмора.
— А теперь? Нет, следует признать, мисс Мопурго — человек весьма умный.
— Думаю, что и теперь тоже.
— А женщины всегда строже относятся к другим женщинам, нежели мы, мужчины. Это аксиома.
— Да, верно. Прежде мне как-то в голову не приходило.
— Они также подвержены чувству ревности. Нет, в данном случае это скорее можно назвать завистью. А мы, мужчины, защищены от этого природным иммунитетом. Разве не так, Джонни?
— Наверное. Нет. То есть да. Я хотел сказать, да.
— И против чего именно возражает мисс Мопурго? — спросил Лаксмор тоном человека, восприимчивого к справедливой критике.
Джонсон уже пожалел, что раскрыл рот.
— Да она просто говорит… что там не просматриваются связи. С реальной обстановкой. Просто словесный понос, так она это называет. Ноль. Никаких дружеских связей, ни слова об американцах. Ни попутчиков, ни союзников, ничего сверх обычного с чисто дипломатической точки зрения. Сплошная «черная дыра». Так она, во всяком случае, говорит.
— Это все?
— Ну, вообще-то не совсем.
— Говори без утайки, Джонни.
— И еще она сказала, что ни разу за всю историю разведки не платили так много за столь малое. Но это была всего лишь шутка.
Если Джонсон и намеревался подорвать доверие Лаксмора к Оснарду и его работе, то он, надо сказать, был немало разочарован. Грудь Лаксмора раздулась, в голосе снова зазвенели дидактические нотки.
— Джонни, — он со свистом втянул сквозь зубы воздух. — Приходило ли тебе когда-нибудь в голову, что то, что сегодня признано негативным, эквивалентно тому, что вчера было признано позитивным?
— Нет, кажется, нет.
— Тогда позволь мне сперва сделать одно маленькое отступление. Нужен очень изощренный ум, чтоб утаить от глаз и ушей современной технологии даже самое незначительное свое действие, верно? Все эти кредитные карточки, билеты на самолет и другие виды транспорта, телефонные звонки, факсы, банки, отели и прочее. Сегодня мы не можем купить бутылку виски в супермаркете без того, чтоб об этом не стало известно на весь мир. И словосочетание «следа нет» в таких обстоятельствах равносильно доказательству вины. И умудренные опытом люди это понимают. Они знают, каких трудов и усилий стоит оставаться невидимым, неслышимым и неизвестным.
— Уверен, что знают, сэр, — поддакнул Джонсон.
— Умудренные опытом люди не страдают от профессиональных заболеваний, кои, увы, так часто поражают наиболее ограниченных солдат нашей Службы, Джонсон. Они не копаются в мелочах и деталях, не придают им чрезмерного значения. Они видят лес, а не деревья. И то, что они видят здесь, является на деле крайне опасным политическим заговором, зреющим на юго-востоке.
— Салли так не считает, — упрямо возразил Джонсон, видимо, решивший, что если уж пропадать, так с музыкой. — И Му тоже.
— Кто такой Му?
— Ее помощник.
На губах Лаксмора играла терпеливая улыбка всепрощения. Очевидно, и он тоже умел видеть лес, а не деревья.
— А давай-ка попробуем подойти к этому вопросу с другой стороны, Джонни, и тогда, думаю, ты получишь правильный ответ. Зачем и почему существует в Панаме подпольная оппозиция, если там ей некому противостоять? Для чего существуют, пока что в тени, нелегальные диссидентские группы? Причем заметь, Джонни, это не какой-то там сброд, а выходцы из просвещенных и влиятельных классов общества. Чего они ждут? Наверняка не стали бы, если б нечего было ждать. Чем обеспокоены рыбаки? А они — люди хитрые, Джонни, никогда не стоит недооценивать человека моря. Почему человек панамского президента в Комиссии по каналу публично провозглашает одну политику, когда из списка его встреч становится ясно, что на деле он ведет совсем другую? Почему на поверхности он живет одной жизнью, а под ватерлинией — совсем другой, заметает следы, встречается в неурочные часы с весьма подозрительными японскими банкирами? Из-за чего происходят студенческие волнения? К чему это все они принюхиваются и присматриваются? Кто и что нашептывает им на ушко в разных там кафе и дискотеках? Почему слово «распродажа» передается из уст в уста?