Портной из Панамы

Не кто иной, как Кавендиш, мог привести в волнение большинство, вызвать недовольное ворчание на тему того, сколь разрушительное влияние оказывает нынешняя политика на британскую промышленность, торговлю и фунт. Кавендиш всегда давал понять — именно так он выражался. Иными словами — превращал слухи и сплетни в не подлежащую сомнению реальность. И тем самым держал на коротком поводке зарубежных корреспондентов, работавших на империю Хэтри, а потому не попадавших до сих пор под подозрение в необъективности. Именно Кавендиш способствовал появлению в малобюджетных научных журналах статей, наполненных невнятными угрозами и обещаниями. Затем все сказанное там раздувалось и искажалось в невероятных пропорциях и появлялось уже в больших популярных журналах; ну а дальше снежный ком нарастал, и катился, и докатывался до публикаций в желтой прессе и так называемых низкопробных изданиях. И даже становился предметом поздних ночных дебатов на телевидении, причем не только на каналах, которыми владел Хэтри, но и на соперничающих с ними каналах. Ибо нет ничего более предсказуемого, чем бессмысленное повторение средствами массовой информации своих собственных выдумок, а также боязни, что кто-то может вырвать из-под носа сенсацию. И уж совсем неважным становилось, есть ли в этой информации хотя бы крупинка истины, потому что, если честно, дорогие мои, нам в этих сегодняшних новостных играх не хватает ни штата, ни времени, ни денег, ни энергии, ни элементарной грамотности, ни минимального чувства ответственности, чтобы проверить эти факты. Все средства хороши, но главное — собрать все, что было написано другими поденщиками от литературы на ту же тему, и повторять как заклинание.

Кто как не Кавендиш, грузный неуклюжий английский парень в твиде и с голосом комментатора крикетных матчей в солнечный летний день, мог с такой убедительностью пропагандировать через все те же средства массовой информации любимую доктрину Бена Хэтри «Если не сейчас, то когда?». Именно она лежала в основе всего этого трансатлантического выкручивания рук, дерганья за ниточки, интриганства, причем главная идея этой теории сводилась к тому, что Соединенные Штаты могут продержаться в мировых лидерах и сохранять статус сверхдержавы ну максимум еще лет десять, не больше. А что будет потом… тут занавес опускается, как бы давая тем самым понять, что миру предстоит тяжелейшая хирургическая операция. И пусть со стороны она покажется чрезмерно жестокой, радикальной и эгоистичной, зато от этого зависит наше выживание, и будущее наших детей, и выживание империи Хэтри с ее все растущим влиянием на сердца и умы стран третьего и четвертого миров: делай это сейчас, черт побери, пока мы еще пользуемся влиянием! Перестань озираться по сторонам! Бери что хочешь, разбивай вдребезги то, чего тебе не надо! И что бы ты там ни делал или делал, главное — перестань ныть, оправдываться, извиняться, перестань наконец быть тряпкой!

И даже если тем самым Бен Хэтри оказывался в одной упряжке с окончательно сбрендившими американскими правыми, а также с их братьями по крови по ту сторону «лужи», даже если именно поэтому он был обожаем военно-промышленным комплексом… — да в гробу я вас всех видал, вот что он скажет в ответ на все эти инсинуации. И никакой он не политикан и всегда ненавидел ублюдков, всегда был реалистом, готов объединиться с любым, кто мыслит и говорит разумно, а не крадется по международным коридорам власти, нашептывая на ушко каждому встречному негру или японцу: «Вы уж извините меня, сэр, за то, что я являюсь белым представителем американского среднего класса. Простите за то, что я такой большой, и сильный, и богатый! Нет, мы верим в достоинство и равенство всех людей, созданий божьих на земле. И не будете ли так добры позволить мне плюхнуться перед вами на колени и поцеловать вашу задницу?»

Именно такой имидж неустанно создавал себе Бен Хэтри с помощью своей гвардии, однако всегда понимал при этом, что пока что это должно оставаться между нами, мальчики и девочки, исключительно в священных интересах объективной информации. Ибо разве не ради этого существуем мы на земле, на которую при других обстоятельствах даже ступить было бы противно?

— Меня можете исключить, — сказал Бен Хэтри Кавендишу накануне днем своим невыразительным тусклым голосом.

Иногда он говорил, вовсе не двигая губами. Иногда его начинало просто тошнить от собственных махинаций и человеческой бездарности в целом.

— Вы, мерзавцы, займитесь ими сами, — злобно добавил он.

— Как скажете, шеф. Сколь ни прискорбно, но именно таковыми мы и являемся, — ответил Кавендиш.