Портной из Панамы

Молтби погрузился в размышления. Стормонт, сидевший рядом поджав губы, никогда прежде не видел своего шефа в таком приподнятом и умиротворенном настроении. Но сам для себя так до сих пор и не решил, как следует ко всему этому относиться. Многое казалось непонятным и совершенно необъяснимым. Солнце ярко сияло в небе. Сидевший в тени эстрады, он чувствовал себя приговоренным к пожизненному заключению, узником, не верившим, что дверь его клетки когда-нибудь распахнется. Его призывали блефовать, но что именно это за блеф? Кого еще он будет обманывать, кроме себя, наблюдая за тем, как процветает посольство благодаря неусыпным манипуляциям Оснарда? «Знаешь, не нравится мне все это, — как-то сказал он Пэдди, когда та осмелилась предположить, что вся эта история с БУЧАНОМ слишком уж грандиозна, чтобы быть правдой. — Особенно если узнаешь этого Энди чуть получше».

Молтби между тем продолжал философствовать.

— Наше посольство пока что не в силах адекватно оценить все это, Найджел. Мы можем иметь только самое общее представление. Мы знаем местные условия. Да, это несомненно. И иногда то, что мы наблюдаем здесь, входит в противоречие с тем, что сообщают наши доброжелатели. Но, слава создателю, он не лишил нас органов чувств. Мы видим, слышим, можем даже принюхаться. Но у нас, увы, нет всех этих файлов, компьютеров, аналитиков, десятков восхитительно молодых дебютантов, которые сновали бы по нашим коридорам. Мы замкнуты, ограничены в пространстве. Не в силах оценить игры, ведущиеся на мировом уровне. Особенно в таком маленьком и незначительном посольстве, как наше. Мы просто грубые мужланы, недоучки. Вы согласны со мной?

— Это вы им тоже сказали?

— Да, представьте, сказал, по волшебному телефону Оснарда. Слова имеют больше веса, если произносятся втайне, вы согласны? Мы осознаем пределы своих возможностей

, так я сказал. Работа у нас скучная, рутинная. Лишь время от времени можем заглянуть в большой мир. И БУЧАН стал окном, которое позволяет нам это сделать. И мы благодарны судьбе за это, мы горды. И не следует требовать от такого крошечного посольства, как наше, задачей которого является слежение за настроениями в стране и пропаганда взглядов собственного правительства, объективного суждения по глобальным вопросам.

— Что заставило вас так сказать им? — спросил Стормонт. Хотел произнести это громче, но почувствовал, как перехватило горло.

— Естественно, БУЧАН. Министерство обвинило меня в том, что я не восторгаюсь поступившими от него в последнее время материалами. Кстати, аналогичное обвинение было высказано и в ваш адрес. «Восторгаюсь? — ответил я. — Да по части восторгов за мной не пропадет. Оснард очаровательный парень, ответственный, безупречный во всех отношениях, а его операция БУЧАН открыла нам глаза и дала массу пищи для размышлений. Мы восхищаемся ею. Мы целиком и полностью поддерживаем его. Он оживил наш маленький дружный коллектив. Но пока что мы не в силах отыскать этой операции достойное место в великой схеме мирового порядка. Этим должны заняться аналитики и начальство».

— И они с вами согласились?

— Съели как миленькие. Энди действительно обаятельнейший человек, сказал я им. Умеет обращаться с дамами. Ценное приобретение для нашего посольства. — Молтби умолк на секунду, затем продолжил уже более спокойным тоном: — Ладно, я допускаю, может, он не всегда играет по правилам. Мухлюет, так, по мелочам. Но кто этого не делает? Но мое мнение таково: это не имеет ни малейшего отношения ни к вам, ни ко мне, ни к кому бы то ни было в нашем посольстве. Все до одного, возможно, за исключением молодого Энди, считают эту возню с БУЧАНОМ полным вздором и ерундой!

Стормонт недаром заслужил репутацию человека выдержанного, особенно в критические моменты. Какое-то время он сидел совершенно неподвижно — скамья была жесткая, из тикового дерева, без спинки, а у него уже давно побаливала спина, особенно в сырую погоду. Он сидел и смотрел на застывшую линию кораблей на горизонте, мост Америкас, старый город и его безобразную младшую сестру по ту сторону от залива. Закинул ногу на ногу, потом передумал, снял правую и закинул левую. И размышлял над тем, не настал ли конец его карьере по неким, еще не совсем понятным причинам или же, наоборот, это есть начало новой карьеры, очертания которой еще не вполне ясны.

Молтби же, напротив, пребывал в самом приподнятом состоянии духа. Откинулся на спинку, уперся затылком продолговатой козлиной головы в металлическую стойку эстрады, и тон его был преисполнен благодушия.