Портной из Панамы

«Предпочтительнее всего Ирландия: регулярные доходы, отличные долгосрочные перспективы, но сборы скудны, если распределить между соперничающими агентствами.

Исламисты воинствующего толка: спорадические взрывы активности, в основном неуправляемые. В качестве замены красного террора никак не пригодны.

Оружие за наркотики, компании с ограниченной ответственностью: никакого смысла. Службе ни за что не разобраться, кому платить: то ли егерю, то ли браконьеру».

Что же касается самого ходового товара нынешнего века — промышленного шпионажа, то лично он считал, что достаточно взломать нескольких тайваньских кодов или переманить на свою сторону несколько корейских шифровальщиков — и большего для процветания английской промышленности сделать просто нельзя. Был просто убежден в этом, пока его не призвал к себе Скотти Лаксмор.

— Панама, мой юный друг мистер Оснард, — говорил он, расхаживая по синему ковру своего кабинета, потрескивая суставами, пощелкивая языком, работая локтями, словом, весь в движении, — вот самое подходящее место для молодого офицера, где он может проявить все свои таланты! Да это место для всех нас, если б идиоты, засевшие в казначействе, видели чуть дальше своего носа. Не премину отметить, специально для вас, здесь просматривается та же проблема, что и с Фолклендами. Но, как говорится, гром не грянет, мужик не перекрестится.

Кабинет у Лаксмора был просторный и близок к самому Олимпу. Через его тонированные и бронированные окна был виден по ту сторону Темзы Вестминстерский дворец. Сам Лаксмор был маленький. Острая бородка и энергичная походка никак не помогали ему казаться больше и значительней. Он был стариком в этом мире молодых людей и знал, что если сбавит прыть, упадет. Во всяком случае, так казалось Оснарду. И еще у Лаксмора была привычка прищелкивать языком и с шумом втягивать воздух сквозь зубы — точно он постоянно сосал леденец.

— Но мы делаем успехи. Нас донимают Министерство торговли и Банк Англии. Министерство иностранных дел пока что не впало в истерику, но выражает сдержанную озабоченность. Помню, они выражали примерно те же эмоции, когда я имел удовольствие ознакомить их с намерениями генерала Гальтиери относительно пресловутых Мальвинских островов.

Сердце у Оснарда тоскливо заныло.

— Но, сэр… — возразил он робким тоном, как и подобает неофиту.

— Да, Эндрю?

— Какие у Британии могут быть интересы в Панаме? Или я слишком глуп и чего-то недопонимаю?

Лаксмору польстили наивность и простодушие этого мальчика. Самое острое наслаждение он испытывал, формируя и оттачивая для Службы такой благодатный материал, как молодежь.

— Ровным счетом никаких, Эндрю. Страна, подобная Панаме, никаких интересов ни в какой области или форме представлять для Британии не может, — ответил он, кривя в усмешке рот. — Несколько оставшихся на берегу моряков, несколько сот миллионов британских капиталовложений. Довольно подозрительная кучка ассимилировавшихся в свое время британцев, пара дышащих на ладан консультативных комитетов — вот, собственно, и все, чем ограничиваются наши интересы в Панаме.

— Но в таком случае…

Взмахом руки Лаксмор призвал Оснарда к молчанию. А потом заговорил, адресуясь к своему отражению в бронированном стекле:

— Просто иногда надо поставить вопрос несколько иначе, мой юный друг мистер Оснард, и можно получить совсем другие ответы. О да!

— Но как, сэр?