Портрет Невидимого

Лучшим прибежищем для моего друга со временем стали фильмы о животных. Я тоже, вместе с ним, наслаждался целительными вылазками в царство сурков, трудолюбивых дятлов, неутомимо прыгающих лососей. В этих документальных лентах все редуцировалось до элементарно-необходимого, и зритель мог спокойно поразмышлять об истоках жизни. Грубость и избыточная рефлексия отсутствовали. Любое движение плывущего пингвина было совершенным и не требовало никаких разъяснений. Носорог, ворочающийся в теплом иле и удовлетворенно пофыркивающий, напоминал нас самих.

— У него нет души, — сказал я, чтобы спровоцировать Фолькера.

— Помолчи! Смотри лучше, как он рогом чешет ягодицу своей женушке.

«Исступление», «Головокружение» Хичкока оставались для него святынями. Хотя сэр Альфред предпочитал показывать на экране ужасное, даже самые знаменитые киноленты, такие как «Гражданин Кейн» или «Миссия невыполнима», [270]уступают его фильмам по части юмора и умения играть со зрителем.

— Сейчас покажется сам Хичкок.

— Где?

— Он будет стоять возле Темзы, когда волны вынесут на берег очередную жертву «галстучного убийцы». [271]

— Сегодня я иду на концерт.

— Пойти с тобой?

— Нет.

— Что будешь слушать?

— Баха.

Мне показалось, я понял.

Один только раз ему, что называется, повезло. Он приобрел лотерейный билет. И выиграл автомобиль! В выигрыш мы поверили лишь когда «Южнонемецкая поэтапная лотерея» прислала нам соответствующие официальные документы и фотографию «фольксвагена» New Beatle. Но машину мы так и не увидели, не проехали на ней ни одного метра. Фолькер продал ее прямо с завода — после чего мог, уже не задумываясь о непозволительных тратах, ездить на поездах сколько душе угодно.

Работы Эдгара Энде — вот что было его жизненным эликсиром.

Нойштадт-ан-дер-Вайнштрассе, Берлин, Гармиш… [272]В самых разных местах вступал он в разговоры с учительницами, с библиотекаршами. И постепенно у него созрел план.

— Детей надо привлекать к фантазийному искусству.

— И как это осуществить?

— Я буду проводить экскурсии для школьников.

— Ты?!

Несколько раз мне довелось при этом присутствовать. Фолькер производил на всех впечатление раскрепощенного, уверенного в себе человека. После хэппенингов шестидесятых годов, работы над своими романами, целых месяцев, прожитых на краю бездны, он теперь договаривался с директорами школ о том, в какое именно время лучше рассказывать восьми- или десятилетним ребятам об истории возникновения «Слепой сказительницы» и «Конькобежца» Эдгара Энде.

Его идея, можно сказать, увенчалась грандиозным успехом. Берлинская, пфальцская детвора окружала одетого в помятый костюм господина из Мюнхена и слушала, раскрыв рот, как один художник — в темноте, с помощью карманного фонарика — делал свои видения зримыми.

— Я тоже часто вижу сны.

— И как ты с этими снами поступаешь?

— Некоторые из них я пересказываю сестре.

— Что вам приходит в голову, когда вы видите картину с летающими шляпами? [273]

Ученики младших классов устраивались на полу, напротив картины, и старательно «срисовывали» странные головные уборы. Но скоро увиденное преображалось в их головах, и в итоге они показывали Фолькеру собственные вариации на тему танцующих шляп. Фолькер, похоже, нисколько не удивлялся тому, что под шапками-ушанками и турецкими черными лохмами таятся столь большие запасы фантазии.

— Посмотри!

— Красиво. А что делает этот мужчина?

— Это женщина. Она вяжет, разматывая лунный клубок. [274]

Музейные педагоги начали поддерживать такие акции. И на выставках Энде, и после них, в школе, дети сосредоточенно грызли кончики карандашей. Будет ли девятилетний Роберт из Восточного Берлина, когда станет взрослым, помнить, как на устроенном Фолькером турнире рассказчиков он сочинил сказку о головных уборах, исполняющих по воле Эдгара Энде «Сатурнический танец»?

«Семейство шляп. В одном темном доме жили когда-то семь шляп, несчастливое это число — семь. Все люди их боялись, потому что ходили слухи, будто они опасны. Они запрыгивали на головы людей и придавливали их души. Так шляпы обретали полный контроль над людьми. Поэтому в конце концов шляпы и были отправлены в заточение. Здесь они жили грустно и одиноко. Они были так одиноки, что постепенно теряли силы. Лишь через долгое, долгое время люди заметили, что шляпы уже потеряли власть. Тогда их вывели из дома и раздарили детям. С тех пор их надевали только в дни фашинга, а еще ими украшали снеговиков».

Одна школьница так поняла картину с крылатыми фигурами, [275]1946-го года:

«Был однажды красивый лес. Там водилось много зверей, а вокруг были луга с цветами. В лесу жили еще и ангелы, светлые и темные. Они следили за порядком и всех защищали. Но самих ангелов никто не видел, потому что днем службу несли светлые ангелы, а по вечерам их сменяли темные.

Но внезапно осталось только два ангела: один светлый и один темный. Все другие ангелы убежали, потому что люди построили дорогу. В тех краях стало очень шумно и грязно. Звери тоже исчезли. Цветы завяли, луга оказались вытоптанными. Лес был уничтожен.