Портрет обнаженной

– Это мой кортик, – не дожидаясь вопроса, ответил Каретин. – Мой отец привез его с войны. В детстве я играл им во дворе в «ножички» и почти всегда выигрывал. Видите, у этого кортика самодельная ручка? Это я его в забор кидал и ручку расколол, а потом, через несколько лет, сделал новую.

– Почему у кортика такое короткое лезвие? Вы сточили?

– О, нет! Сколько себя помню, лезвие всегда было такой длины. Отец как-то обмолвился, что в ожидании окончания войны каждый день по миллиметру стачивал клинок, но это, скорее всего, его фантазии.

– Если этот кортик ваш, то почему вы его не забрали при разводе?

– Ольга бы мне за него глаза выцарапала! Она без этого кортика жить не могла, каждый день на нем гадала.

– Не понял.

– Кто-то научил ее старинному гаданию на колющем оружии. Для настоящего гадания нужен стилет, но где его взять? Вот Ольга и стала гадать на кортике. Делается это так: кортик ставится на торец ручки острием кверху. Обручальное кольцо надо взять в правую руку большим и указательным пальцами, поднять руку на высоту сантиметров двадцать от кончика лезвия, закрыть глаза и разжать пальцы. Если кольцо упадет на лезвие и останется на нем, то день будет удачным, если упадет рядом – жди беды. Ольга относилась к гаданию исключительно серьезно. В последние годы она не выходила из дома, не погадав на кортике. Если она не попадала кольцом на острие, то в этот день ничего не делала. Не верите? Я серьезно вам говорю: если гадание не удалось, она приходила на работу, закрывалась у себя в кабинете и до окончания рабочего дня ни с одним человеком не общалась и на звонки не отвечала. Но такое бывало редко. Как правило, кольцо попадало на лезвие.

Каретин на секунду задумался, невесело усмехнулся и сказал:

– В тот день, когда я объявил Ольге, что ухожу из семьи, гадание не удалось. Случайность, конечно, но что-то в этом есть.

12

Почти все утро последнего рабочего дня недели я занимался делами, не связанными с убийством Каретиной. Около двенадцати часов Горбунов привез Лисогора, худенького невысокого восьмиклассника.

– Ты аккуратно его «снял»? – спросил я Ивана. – Клиент недовольство не высказывал?

– Хотел вырваться и убежать, но я пообещал ему зубы в глотку вбить, и он успокоился.

– Дружище! – обратился я к подростку. – Ты почему хотел от моего коллеги убежать?

– А что мне было делать? – стал оправдываться паренек. – Я шел из школы домой, тут подъезжает «уазик», из него выпрыгивает мужик и тащит меня внутрь. Я думал, что это бандиты похитить меня хотят.

– А есть за что? – тут же спросил я. – Зачем бандитам тебя похищать?

– Не знаю, – пробурчал он и уставился в пол.

Я предложил свидетелю снять пальто и занять место напротив моего стола. Когда Лисогор остался без верхней одежды, я обратил внимание, что на его школьном пиджаке сверкает новенький комсомольский значок.

«Совсем недавно в комсомол вступил, – отметил я. – Помнится, когда я в восьмом классе пополнил ряды ВЛКСМ, то целый месяц в школе комсомольский значок носил, демонстрировал всем, какой я стал взрослый. Потом я надевал его только в торжественных случаях».

– Как тебя зовут? – спросил я. – Витя? Дружище, у тебя на школьной форме нет шеврона. Это ты так против насилия над личностью протестуешь?

– Оторвался, – неохотно ответил Лисогор.

«Шеврон со школьной формы зубами не оторвешь, – мысленно усмехнулся я. – Ну что же, теперь понятно, как дальше разговор выстраивать».

С подростками, влипшими в неприятную историю, но по каким-то причинам не желающими идти на контакт, у нас были отработаны две схемы, позволяющие в ускоренном темпе развязать язык свидетелю. На юных преступников эти схемы не действовали, а вот с обычными школьниками работали безотказно.

Для хулиганистых юнцов, выбившихся из-под контроля родителей, у нас был припасен метод физического устрашения.

Доставив свидетеля и убедившись, что подросток не хочет давать показания, Иван спрашивал меня:

– Ну что, в подвал его?

Я с «грустью» смотрел подростку в глаза и соглашался:

– В подвал. Только как в прошлый раз не делай!

Что было в «прошлый раз», свидетель должен был додумать сам. А пока он рисовал в своем воображении сцены – одну чудовищнее другой, Иван доставал из шкафа солдатский ремень и, проверяя его на прочность, постукивал кованой пряжкой по широкой ладони и приговаривал вполголоса: «Прошлый шкет после пятого раза заговорил. Посмотрим, сколько этот выдержит». При подготовке к «экзекуции» мы на свидетеля внимания не обращали, словно до предстоящего избиения он потерял для нас всякий интерес.

Подготовив ремень, Иван спрашивал:

– Ну, мы пошли?

Я, перекладывая бумаги, как бы между делом отвечал:

– Проверь, чтобы в коридоре лишних людей не было.

Иван выглядывал за дверь и докладывал:

– Пока рано, у соседнего кабинета посетитель стоит. Минут через пять уйдет, тогда начнем.

Я согласно кивал головой, отрывался от бумаг и спрашивал у подростка:

– Ты ничего не хочешь рассказать? Пока время есть?

Как правило, юный хулиган хватался «за соломинку» и начинал торопливо рассказывать все, что знал.