Было время, и совсем недавно, в Москве не было не чего-нибудь, — а простой водки. Сейчас это даже трудно представить, что за водкой стояли очереди с утра до вечера. Каких только случаев не было. Давали по справкам о смерти — на поминки, о свадьбе — на праздник. С ночи ставили в очереди ночных сторожей и уборщиц, покупавших «на коллектив». Я сам как-то, обзаведясь справкой о покойнице, купил водку. Правда, первую рюмку мы выпили не чокаясь — за усопшую.
Но и пьющий человек не дремал. У многих, в частности у моей жены, неожиданно появился талант самогоноварения. При ее медицинской закалке самогон выходил высшей пробы. Были задействованы семь емкостей по три литра, получилась «неделька» — как ее тут же окрестили друзья.
Маленькие тогда внуки собирали корень калгана, мы его сушили и резали. Настаивали чистейший самогон на этом корне. Получали некий напиток, явно целебный. Выпив его, один (одна) член Верховного совета сказала: «Чувствую, сразу полегчало в печени». Другим тоже полегчало выжить в это тяжелое безалкогольное время. Спрос рождает предложение, работа пошла; «недельки» заполнялись и опорожнялись в скороварку, над которой высился сложнейший аппарат.
Но однажды наш друг великий микрохирург, узнав об этом страшном самодельном приборе, принес в подарок маленький американский теплообменник для переливания крови во время операции на сердце. Величиной с портсигар или очечник, он работал с поразительной производительностью. Перегонял четырех пьющих мужиков запросто. Феномен, умещающийся в карман. Наша «фирма» расцвела и завоевала новых приверженцев. Битов был «первый из равных».
Но годы шли, законы, хотя и не отменялись, но как-то старели и умирали. Началась перестройка, а потом и постсоциалистическое общество. Водка появилась в несметном количестве наименований. И, хотя нашей калгановки среди них не было, «фирма» как-то сама собой распалась, и американский прибор спокойно лежал на полке шкафа. И вот как-то Битов спросил у жены, куда же делся ее чудный самогон. Жена как-то ответила неточно, и получилось, что сломался (хотя это невозможно) американский кардиологический аппарат. Или Битов так понял. Неизвестно.
Только звонит наша подруга, она же подруга жены микрокардиохирурга, и говорит, что она нам привезет два новых аппарата, которые лежат в московской квартире хирурга. Мы возражаем: нам они не нужны, у нас и тот аппарат чудесно работает, просто он нам уже не нужен, кругом просто море водки. «Но мне звонила из Берлина подруга и сообщила, что у вас, наверное, сломался аппарат, и ее муж решил, что если так, то есть еще в московской квартире парочка, и попросил Вам их передать».
Полное недоумение, но мы решили в этом разобраться. И вот что выяснилось. Битов в Лондоне встретился с О. Иоселиани и в разговоре рассказал, что моя жена гнала чудесный самогон, настоянный на калгане, что замечательно, но сейчас это уже в прошлом. Больше самогона нет уже несколько лет; наверное, сломался самогонный аппарат. О. Иоселиани через некоторое время в Париже встретился с микрокардиохирургом. А тот сразу позвонил в Берлин жене. Уже она позвонила в Москву своей и моей жены подруге. Таким образом, нам привезла аппарат подруга моей жены. Теперь у нас целых три теплообменника для операций на сухом сердце.
Эта история напомнила мне известный в свое время фильм «Если бы парни всей земли», там, правда, речь шла о необходимом морякам лекарстве. Но и в нашем случае лекарство для наших широт необходимое.
Где-то в 60-х годах в Ленинград приехали молодые английские писатели, и в Союзе писателей решили, что их должен принять молодой ленинградский писатель. Стал искать, а никто из писателей не говорил свободно по-английски. Тогда это было «немодно», даже как-то подозрительно — не фарцовщик ли. Вспомнили Битова. А Битов кончил единственную в Питере английскую школу. Попросили его. Нужно показать Ленинград, сходить в ресторан. Платить будет человек, который будет с ними. Наш человек, вопросов ему лучше не задавать — он не по части писателей. Он — от НИХ.
Сидят в ресторане, выпивают, и англичане спрашивают: «Как вы, Андрей, относитесь к советской власти?». Вопросик лихой, в то время особенно. Но Андрей начинает подробно и полно на него отвечать. Иностранцы (писатели) довольны и качают головой. Наш человек что-то силится понять. Расплачивается, и встреча с английскими молодыми писателями окончена. Все прощаются. Однако на следующий день Битову звонок от НИХ. Вежливый незнакомый голос просит зайти. Битов приходит — полковник любезно просит садиться (хочется добавить — предлагает папиросу «Казбек») и говорит, что их сотрудник рассказал, что вам задали провокационный вопрос — как вы относитесь к советской власти. Вы ответили, но что вы им ответили, он передать не смог. Не получилось у него ничего. Так не могли бы вы сами рассказать это мне. Битов повторяет. Полковник как-то весь напрягается; чувствуется, хочет понять. Но… Потом говорит: «А не могли бы вы все это рассказать прямо самому товарищу генералу?»