Портрет убийцы

Моей последней работой для полиции было создание рисунков для кампании «Чужой — это опасно». Полиция хотела, чтобы это был перекидной блокнот, который выглядел бы как детская книжка «Салли любит сладости» или какой-то вздор в этом роде. Я плохо помню сюжет: мама не дает Салли карманных денег, потому что девочка вечно тратит их на шоколад, а у нее уже и так полон рот пломб, хотя ей всего девять лет. Салли, хныкая, бродит по парку, и возле нее останавливается машина, а в ней сидит этот малый, который спрашивает: «В чем дело?» И Салли рассказывает ему, а он говорит: «Я тебе куплю что хочешь, твое любимое, давай залезай в машину!» Бла-бла-бла. И все обходится хорошо: ее не насилуют, и не душат, и не бросают в реку. Девочку просто катают по городу, а она все время твердит: «Я теперь хочу домой», а малый не отпускает ее, и ей становится страшно, и она начинает плакать, но тут ее мама видит машину и открывает дверцу, когда машина останавливается у светофора, и Салли по-настоящему счастлива, потому что она вернулась к тем, кто по-настоящему любит ее. Тем не менее она так и не получила сладости, что плохо; было бы куда лучше, если бы ее повезли прямиком к журналистам, где она все рассказала бы.

Сюжет придуман писателем без воображения. Салли должна была быть хорошенькой девочкой с косичками, ее мама должна была выглядеть бестолковой, но любящей, а у мужчины в машине должны были быть длинные волосы и борода. Я слепо следовал полученным инструкциям, и мой первый вариант был принят без переделок.

Твой отец начал кампанию дня за два до того, как дело Хантера перешло в суд. «Ивнинг пост» освещала его, а кроме того, и команда операторов из региональных новостей. Я смотрел новости вечером — твой отец стоял перед классом, переворачивая страницы, а дети ерзали на стульях и хихикали при мысли о том, что их снимают для телевидения. В последнем кадре дети надевают свои маленькие пуховые пальто и выходят из школы, направляясь к воротам, где учительница присмотрит за тем, чтобы они не разбежались, пока не появятся мамы и не увезут их домой. Все они сумеют теперь опознать чужака, если он встретится им.

Прокурор задает мне вопросы по улике. При каких обстоятельствах был сделан набросок, насколько последовательны были ответы Мэри Скэнлон, как близко я связан с доктором Синклер. Затем прокурор просит у судьи разрешение представить улику. Мне показывают рисунок лица и спрашивают, является ли оно следствием моего пятидневного пребывания в затененном просмотровом зале. Является, подтверждаю я. Затем репродукции раздают судье, защитнику, двенадцати присяжным. Я хорошо выполнил мою работу. Точной схожести вовсе нет, этого никогда не бывает, однако всем в зале суда ясно, что нарисованное мною лицо — это лицо обвиняемого.

Адвокат защиты готов съесть меня живьем — я прекрасно это понимаю. Довольно быстро до меня доходит, что он перебирает все возможности решения суда. В противоположность присяжным он знаком с историей Хантера. С его осуждениями за попытки проникнуть в дом и за обследование передка пятилетней девочки. А кроме того, адвокат уже не раз получал в прошлом инструкции от Гарри Скэнлона. Он совершенно безразличен к судьбе своего клиента, насколько это возможно, когда ты не состоишь в команде прокурора.

Выйдя из зала суда, я вижу твоего отца, который поджидает меня.

— Как прошло?

— Отлично, — сказал я ему. — Лучше, чем отлично.

Он хлопает меня по спине:

— Ну и молодец. Хочешь выпить?

В те дни суды находились рядом с центральной полицией; теперь они находятся в Галереях Правосудия. Мы бредем по Верхнему Лазу и доходим до «Таверны графства». Твой отец угощает и приносит выпивку к столику, где я выкурил уже полторы сигареты.

— Рэй, — говорю я, приняв от него пинту, — я ухожу в отставку. Я подумал, что ты должен это знать.

Он внимательно смотрит на меня.

— Надеюсь, не из-за меня.

Я отрицательно качаю головой.

— Мне нужно сосредоточиться на собственной работе.

— Это жаль, Диклен. Тебя будет не хватать — я это серьезно. Ты хорошо работал. — Он делает глоток своего горького пива. — Тебя не отстранили из-за этой истории?

— Нет. Вовсе нет.

— А что говорит Изабелла?

— Она еще не знает. Я только что принял такое решение.

— А как будет с деньгами? Тебе наверняка будет не хватать.

— Подыщу что-нибудь другое.

Мы потягиваем пиво. Я подношу огонь к сигарете твоего отца.

— А как насчет суда? — спрашиваю я. — В какую он склонится сторону?

— Я бы сказал: пятьдесят на пятьдесят. Все зависит от того, вызовут ли его в качестве свидетеля по его записке. Если вызовут, мы в порядке — он такое дерьмо. Ну а если нет, — тогда кто знает.