Поручик Ржевский или Любовь по-гусарски

— Лили, лили и п-перелили, — пожаловался Лейкин, тщетно пытаясь приподняться с пола. — Еще б немного и распух совсем. Эскулапы хреновы. Обращались со мной, как с отставной куртизанкой…

— Да-с, — тяжело вздохнул поручик. — Вот такой винегрет, Клавдия Васильевна. Вверяю гордость нашего эскадрона вашим заботам. Счастливо оставаться!

Поймав благодарный взгляд Лейкина, поручик Ржевский пришпорил коня и поскакал прочь.

Глава 16. Искушение

Поставив коня в стойло, Ржевский потянулся и сладко зевнул.

«Прилечь, что ли, на полчасика, — подумал он. — Потом перекушу и — на гулянку до первых петухов. Кажется, у купца Похлёбкина нынче бал дают. Повеселимся».

В избе Авдотьи Ильиничны было темно и тихо. Ржевский прошел до своей комнаты. Войдя, не стал зажигать свет и прямо в мундире завалился на кровать.

— У — у — йо, святые угодники! — взвыл кто-то у него под одеялом.

«Барышня? Как кстати! — обрадовался поручик, подобные пикантные сюрпризы ему были не впервой. — На ловца и зверь бежит».

— Кто тут прячется? — игриво спросил он, запустив под одеяло руку. — Шпион французский, таракан прусский?

— Я это, милок, — услышал он застенчивый сиплый голос.

— Три тысячи чертей! — воскликнул Ржевский.

Поспешно одернув руку, которая уже мяла бог весть что, он соскочил на пол.

— Какого черта вы делаете в моей постели, Авдотья Ильинишна?!

— Сплю, милок.

— Но это же моя кровать!

— Прости, милок, — кротко ответила старушка. — Видать, перепутала. Памяти нет ни на грошь. Вы, уж, не серчайте, батюшка.

«Была б ты помоложе!» — чуть не крякнул с досады поручик.

Авдотья Ильинична словно прочитала его мысли.

— А в молодости я с его превосходительством генералом Румянцевым спала, — похвасталась она, почесывая под одеялом ногу. — Один раз. Хороший был мужчина, видный. Все о подвигах своих ратных рассказывал. Я его тогда, кляча, крепко обидела. Укорять стала, что он свои подвиги только на войне горазд совершать. А он мне в ответ: «Меня, — говорит, — Дуся, по-настоящему возбуждает только близость неприятеля». Так и оставил меня в красных девицах. Вот вам крест, что не вру.

— Заливаете, Ильинишна, — отмахнулся Ржевский. — Но проверять не буду. Лучше чаю мне поставьте.

— Сейчас, касатик. С медом али с вареньем?

— С соленым огурцом!

Шустро скинув с себя одеяло, Авдотья Ильинична засеменила босяком к двери.

— Не холодно голышом-то спать? — не удержался от язвительного замечания поручик, узрев в полутьме ее худосочные телеса.

Она встала как вкопанная. Обернувшись к нему, принялась бесстыдно почесывать живот.

— Так ведь жарко, милок. Я летом завсегда так сплю. Я не какая-нибудь там принцесса.

— Чеши, бабка, отсюда галопом! — взревел Ржевский. — Не доводи до греха! Я тебе не генерал Румянцев, враз салат из тебя сделаю.

Не успел он закрыть рта, как старуха прошмыгнула за порог. Только дверью хлопнула. Поручик усмехнулся и прилег поверх одеяла.

Внезапно дверь опять распахнулась.

— Уйди, окаянная! — рявкнул Ржевский, запустив в дверной проем подушкой. Но тут вспыхнул огонек, и в противоположном конце комнаты высветилось улыбающееся лицо мужчины средних лет, одетого в полицейский мундир.

Глава 17. Жертва любви

— Здравия желаю, господин поручик, — бодро произнес вошедший. — Прошу простить великодушно, если разбудил.

— Я не спал, — буркнул Ржевский. — С кем имею честь?

— Исправник, Степан Никанорович Крыщенко, к вашим услугам.

— Исправник? По части дымохода, что ли?

— Нет, по части сыска и расследования.

— Какого черта! Чем обязан?

Подойдя к стоявшему на тумбочке подсвечнику, исправник зажег свечу. С лица его не сходила мягкая улыбка. Подняв с пола подушку, он стряхнул с нее пыль и вернул Ржевскому.

— А чего это, господин поручик, у вас старухи голые по дому бегают?

— Прикажете им по небу летать?

— Шутим, ваше благородие, — понимающе заулыбался исправник, присаживаясь на стул рядом с кроватью. — Ну да я не за тем пришел. С графиней Шлёпенмухер были знакомы?

— Дуба, что ли, дала?

— При смерти. Так вы ее знали?

— Нет, я с ней не спал. — Ржевский подавил зевоту. — как я понимаю, графине теперь нужен чудило с кадилом. При чем здесь я?

— За попом дело не станет. Я спросить хотел.

— Ну?

— Это вы ее сегодня… того…

— Чего, чего?

— Топориком?

Ржевский подскочил на кровати.

— Да вы рехнулись! Как вас там?..

— Степан Никанорович.

— Да вы рехнулись, Никанорыч! Настоящий гусар никогда не променяет саблю на топор.

— То есть, иначе говоря, если бы вам пришла нужда убить графиню, вы…

— Зарубил бы ее саблей! — подхватил Ржевский. — И глазом бы не моргнул. Но расскажите толком, что случилось.

— Графиню Шлёпенмухер нашли сегодня без чувств в беседке возле ее дома, — по протокольному сухо заговорил исправник. — На лбу у нее имеется вмятина от обуха топора. А топор этот был найден здесь же, вбитым в ступеньку беседки.

— Небось, она сама об топор и долбанулась.

— Откуда вы знаете? — напрягся исправник.

— Но — но, любезный, не зарывайтесь.

— Вы, господин поручик, не серчайте. Я только по гражданским делам уполномочен. Вас, если что, под военный трибунал отдадут. А я просто так зашел, из любопытства.