Посчитай до десяти

Сегодня вечером она, наверное, примет его помощь. Он открыл дверь, поставил стеклянную кастрюльку на печь, выключил измельчитель над мусоропроводом, закрыл воду и заключил Мию в объятия. Она напряглась, попыталась отстраниться, но он крепко держал ее до тех пор, пока ее пальцы не вцепились в его рубашку, и Миа не прижалась к нему.

Рид осторожно пронес ее через кухню, сел и усадил к себе на колени. Она обхватила его руками за шею, прижалась и разрыдалась так жалобно, что он подумал, что еще немного, и сердце его разорвется. Он крепко обнимал ее, баюкал, целовал ее волосы, пока она не выплакала все слезы. Наконец она тяжело осела, по-прежнему прижимаясь к нему, оперевшись лбом о его грудь, спрятав лицо. Это была ее последняя линия обороны, и он не станет отнимать ее у Мии.

Она молчала очень долго.

— Ты опять подслушивал.

— Я просто хотел угостить тебя мясным хлебом. Я же не виноват, что стены такие тонкие.

— Я должна разозлиться на тебя. Но у меня, кажется, уже не осталось злости.

Он погладил ее по спине.

— Я бы убил его, если бы он был еще жив.

— Ты не понимаешь.

— Тогда объясни мне. Позволь, я помогу тебе.

Она покачала головой.

— Мы заключили сделку, Соллидей. Нас и так уже слишком многое связывает.

Он приподнял ее подбородок, заставил посмотреть на себя.

— Ты страдаешь. Разреши мне помочь тебе.

Она выдержала его взгляд.

— Это не то, что ты думаешь. Меня он никогда не трогал.

— А Келси?

— Да. — Она встала, подошла к черному ходу и уставилась невидящим взглядом в окно. — Я помню тот день, когда поняла: Бобби никогда не изменится. Мне было пятнадцать лет. Он был пьян. Келси что-то натворила, и он уже выпорол ее ремнем. Я просила его не бить ее, и тут он сделал мне это предложение. — Она помолчала, потом вздохнула. — Он обнял меня… Не знаю как, но я поняла. Он сказал, что если я это сделаю, то он оставит Келси в покое.

Рид с трудом сглотнул.

— Ты отказалась.

— Да, отказалась. Вместо этого я днями напролет из шкуры вон лезла, чтобы получить стипендию. А ночью клала себе под подушку один из пистолетов, который стащила у него. Он был настолько пьян, что вряд ли помнил о том разговоре, но рисковать я не собиралась. Я пыталась убедить Келси вести себя осторожнее, не нарываться, не возражать ему, но она меня не слушала. Тогда она меня ненавидела. Или, по крайней мере, я так считала. — Она повернулась к нему. — Рид, ты знаешь, что такое «жертва»?

— Я не знаю, как на это ответить.

Она горько улыбнулась.

— Мудрый ответ. Понимаешь, я всегда считала, что избежала серьезных побоев, потому что была хитрее, чем Келси. Потому что я в каком-то смысле была лучше ее. Умнее. Я не возражала ему. Он оставил меня в покое. И только несколько лет назад Келси призналась: ей он сделал точно такое же предложение. — Она замолчала.

— Боже мой! — выдохнул он, не в силах представить, что она почувствовала. — О Миа…

— Я советовала ей вести себя хорошо, прекратить провоцировать его… а все это время… — Ее голос сорвался на шепот. — Она согласилась. Ради меня. И делала это до тех пор, пока я не поступила в колледж. Тогда она убежала с придурком по имени Стоун и разрушила свою жизнь. Теперь она в тюрьме. Оливия права: Келси совершила преступление. Но я не могу не думать о том, поступила бы она так, если бы все было иначе. Если бы мы поменялись тогда местами, стала бы она копом? Угодила бы я в тюрьму?

— Не угодила бы. Это невозможно.

— Ты не можешь знать этого наверняка! — выпалила она звенящим от ярости голосом. — Я всю неделю слушала, как ты спорил с Майлзом на тему «Что первично: природа или воспитание?», и вот что я тебе скажу, Рид: все не так-то просто. Иногда люди делают неправильный выбор, но если бы ситуация была другой, то и выбор они сделали бы правильный. Ты ведь говорил, что и сам чуть не угодил в такое же место, как Центр надежды. А что, если бы угодил? Что, если бы ты не попал к Соллидеям? Где бы ты мог оказаться?

— Я никогда не нарушал закон! — заявил он. — Даже когда я был голоден, я ни цента не украл. Я сам сделал себя тем, кем стал.

— И Соллидеи не имели к этому никакого отношения?

— Они дали мне дом. Я сделал остальное.

В ее взгляде читалось что-то близкое к презрению, и он почувствовал, что придется объясниться, заставить ее понять.

— Я убегал из дома в течение трех лет. Меня возвращали, я опять убегал. Я познакомился с детьми, которые воровали кошельки. Я же не воровал никогда. И вот однажды один из них вытащил кошелек и бросил его мне. Женщина закричала, что я вор, и вызвала полицию. Я чуть не угодил за решетку, но за меня заступилась случайная свидетельница. Она все видела и поклялась, что я невиновен. Ее звали Нэнси Соллидей. Они с мужем взяли меня к себе.

— Я благодарна им, — тихо сказала Миа, и взгляд ее уже не метал молнии. — Но, Рид, если посмотреть на вещи реально: как долго тебе удалось бы так жить на улице?

— Я нашел бы другой путь.

— Кто знает. Слушай, я ценю твою помощь, но мне нужно какое-то время побыть одной. Я уже несколько недель не бегала, так что хочу оббежать квартал пару раз.

Она снова закрыла тему.