Поселок

– Послушайте, – сказал тот, другой. – Не знаю, к чему вы клоните, и знать не хочу. Но я дурачу вас не больше, чем вы меня. Если бы вы сомневались, что Флем оплатит первую расписку, вы бы ее не приняли. А если вы за ту первую расписку не опасаетесь, чего бы вам бояться этой – и сумма меньше, да и за ту же машинку, причем деньги по ней можно стребовать вот уже целых два года. Берите расписки и езжайте туда к нему. Отдайте ему, да и все тут. И еще передайте кое-что на словах. Скажите так: «От одного родича, который, чтобы не протянуть ноги, до сих пор в грязи копается, другому родичу, который из грязи вылез и хапнул сразу стадо коров и сенной сарай. Хапнул стадо коров и сенной сарай». Так ему и скажите. Лучше, если вы будете повторять это всю дорогу, чтобы уж точно не забыть.

– Не забуду, не бойтесь, – сказал Рэтлиф. – Ну, так эта колея выведет меня к Уайтлифскому мосту?

Ночь проведя у своих родственников (он сам был из этих мест), до Французовой Балки он добрался на следующий вечер, лошадок выпустил в загон к миссис Литтлджон, а сам пошел к лавке, где вся компания, которую он год назад, уезжая, оставил там, сидела на галерее – все те же, включая Букрайта.

– Ну что, ребята, – проронил Рэтлиф. – Я смотрю, все как положено, полный сбор.

– Букрайт говорит, будто этот, в Мемфисе, ежели чего у тебя и вырезал, так разве что бумажник, – сказал один. – Не удивительно, что только через год ты в себя пришел. Странно только, как ты потом-то в ящик не сыграл, когда за карман себя хвать, а там пусто.

– Ну, тут-то как раз я и ожил, – усмехнулся Рэтлиф. – Иначе до сих пор бы валялся.

Он вошел в лавку. Покупателей не было, и он медлить не стал, не подождал даже, пока освоятся в сумраке по-дневному суженные зрачки. Пошел сразу же к прилавку, вежливо приговаривая:

– Привет, Джоди. Привет, Флем. Не беспокойтесь, я сам, я сам.

Варнер, стоявший рядом с конторкой, за которой сидел приказчик, поднял глаза.

– Ого, поправился, – проговорил он.

– Некогда валяться, – сказал Рэтлиф, заходя за прилавок и открывая единственную застекленную витрину, где в беспорядке лежали шнурки, расчески, пачки табака, коробочки с лекарствами и дешевые сласти. – Может, оттого и поправился. – Он принялся выбирать леденцы в веселеньких полосатых обертках, придирчиво разглядывая, отвергая и снова роясь. В глубь лавки, где сидел, не поднимая глаз от конторки, приказчик, он даже и не взглянул ни разу. – А что дядюшка Бен Квик, не знаете – дома, нет?

– Да где ж ему еще-то быть? – удивился Варнер. – А только если мне память не изменяет, машинку ты ему уже продал года два-три назад.

– Еще бы! – усмехнулся Рэтлиф, откладывая в сторону очередной леденец и вынимая из витрины другой. – Потому-то я и хочу, чтобы он был дома: чтобы близкие его в чувство привели, когда он упадет в обморок. На сей раз сам хочу у него кое-что купить.

– Чем он, к дьяволу, таким разжился, чтобы ради этого тебе не лень было в такую даль тащиться?

– Козой, – отозвался Рэтлиф. Теперь он пересчитывал леденцы, складывая их в кулек.

– Чем-чем?

– Еще бы! – продолжал веселиться Рэтлиф. – Ни в жисть не подумал бы, а? Так ведь больше-то ни у нас в Йокнапатофском, ни в округе Гренье ни у кого живой козы днем с огнем не сыщешь. Только у дядюшки Бена.

– Подумать – не подумал бы, – сказал Джоди. – Но вообще-то непонятно, куда тебе коза?

– Куда мне коза? – проговорил Рэтлиф. Он подошел к сырному ящику и положил монетку в коробку из-под сигар. – В фургон запрягать. Как ваши-то все – дядюшка Билл, миссис Мэгги, здоровы ли?

– А! – поморщился Варнер. Отвернулся к конторке. Но Рэтлиф этого уже не видел: двигался дальше. Вернулся на галерею, всех оделяя конфетами.

– Доктор прописал, – пояснил он. – Видать, теперь мне снова пришлет счет, гони, мол, десять центов за совет на пять центов конфеток покушать. Да я, в общем, не против. А вот то, что он мне прописал сиднем сидеть, – это я очень даже против. – Лукаво и добродушно он оглядел сидевших на скамейке. Скамья, прибитая к стене рядом с дверью, прямо под окном, в длину была чуть больше, чем окно в ширину. Спустя секунду сидевший на краю скамьи встал.

– Ладно уж, – сказал он. – Садись давай. Болел ты или нет, все равно ведь будешь теперь полгода из себя немощного корчить.

– Должен же я хоть чем-то возместить эти семьдесят пять долларов, которые на лечение ухнули, – сказал Рэтлиф. – Хоть всеобщим уважением, что ли. А только вот зря это вы норовите меня на сквозняк усадить. Ну-ка, ребята, подвиньтесь чуток, дайте я в середку сяду.

Задвигались, освободили ему место в середине скамьи. Теперь он оказался прямо под открытым окном. Вынул из своего кулька леденец и принялся сосать его, заговорив вдруг нарочито тонким, жалобным голосом недавнего больного: