Пошлые истории

Яша не заметил, как съел то, что должно было быть кусочком хлеба с яичницей посередине, а стало подошвой. Не заметил, как эта вечная жрица – шикарное белье, красные губы, волосы по пояс – стала земной девахой в грязной футболке xxl с невнятным пучком и недобритыми ногами заброшенными на липкий стол. Не заметил, как начал рассказывать ей про маму и ее вечную разочарованность в нем, про замечательного Лёву, про свою феноменальную родословную. Галина сидела – взгляд теленка, желваки ходят туда-сюда, жует свой луковый чеснок на якобы гренке. Было непонятно, слушает она его или нет, слышит ли, понимает ли. А Яша все говорил.

– Ты комплексуешь что ли? – наконец, подала голос луковая королева.

– А?

– Ну ты комплексуешь?

– Нет…

– Да конечно, ага. Три часа ноешь, какие у тебя в семье все гениальные, а типа как хрен во щах по жизни болтаешься. Че там ваши пра-пра родственники добились – ну это их проблемы. Да и вообще, знаешь, прошлое хорошо тем, что его хер проверишь. Говори, что бог на душу положит. Да и с настоящим та же тема, в общем-то. Ну а твой Лёва молодец типа. Только и че? Ну учится в столице бесплатно, и машину себе купил на президентский грант еще в школе, и зовут его уже работать, и на деда вашего он похож. И? Ну мамка ваша его вроде как больше любит. Дальше-то что? Чем ты хуже?

Яша набрал полную грудь воздуха, чтобы выдать бескрайнюю порцию давно мучивших его страданий и – уснул.

Утро выскочило перед ним, как из-под земли выскакивает убийца в переулке, – только убийца с суровым ожирением, оно придавило его. Нужно было возвращаться домой. Яша отдал бы что угодно, только бы избежать этого парада стыда. Парень взлохматил прилизавшиеся за ночь кудри, потер глаза. Поймал себя на мысли, что впервые видит это легендарное место при свете солнца. Он почему-то считал, что при свете солнца эта квартира существовать не может. Что она исчезает при первых же криках петуха. Или при первых же криках санэпидемиолога (возможно, и последних).

Голос матери узнаешь из тысячи. Голос матери распознаешь в любой толпе. Легко было его распознать и в пустом подъезде, освещаемом лениво встающим, потягивающимся солнцем, чьи лучи кривенько пробивались сквозь немытые подъездные стекла. Голос, который шептал Яшеньке в детстве на ночь молитву, голос, которым рассказывались самые добрые сказки и пелись самые мелодичные песни, отдавался от болотного цвета стен:

– …эта махровая шалава! Эта матерая прошмандовка! Эта прожженная проблядь!

Яша взглянул на часы. 5.55. Можно загадать желание.

Яша поворачивал ключ и страстно желал, чтобы дверь открылась в какую-нибудь альтернативную реальность.

В коридоре стояли отец и мать. Мать впервые за последние двадцать лет, видимо, для пущего контраста между благочестивым домом и вертепом, из которого он плелся, была гладко причесана и в платке. Отец стоял в семейках и недоумении.

– Мы волновались, Яков, – прорекла мать настолько отточено и торжественно, будто открывала органный концерт в филармонии. – И нам таки, Яков, необходимо поговорить.

– Мам, не о чем тут говорить. И это нелепо, что ты со мной так, как будто я несмышленый ребенок. Я имею полное право, мам, полное, ночевать где хочу, встречаться с кем хочу и так далее по списку. Моя это жизнь, мам. Моя.

– Ты. Что. Себе. Позволяешь?! – по тому, как ровно мать повышала ноты, закрадывалось предположение об оперном прошлом родительницы.

– Сюрприз! – в двери стоял сияющий счастьем и самодовольством Лёва. – Ба, а ты куда собрался в шесть утра, красавчик в костюме с выпускного? Рассвет встречать?

– Да он уж встретил у нас. Он уж как встретил!

– Маман, бог с вами, зачем так визжать? – широко разулыбался Лёва. – Лучше поди и обними своего любимого сына! В конце концов, приезжаю я не каждый день, а встречаете вы меня вяло. Впрочем, удивлен, что встречаете в такую рань! Приятно! А где же плакаты? Где слова поздравлений? Или у нас в семье у каждого по столичной премии для выдающегося студента осенне-зимнего семестра?

– Лёвушка! – мать скинула мешающий платок и кинулась обнимать и целовать сына. Яша заметил, что отец косится в его сторону и как будто бы с завистью буравит глазами точку где-то в районе уха.

– Я в душ, – буркнул Яша, пока мать восхищенно обласкивала старшого.

В ванной загадка отцовского взгляда оказалась решена. На шее алел потрясающий воображение синяк.

– Вот ведь дерьмо, – вздохнул Яша, у которого была одна водолазка и та в грязном белье. – Вот ведь дерьмо, – повторилась реплика, когда Яша обнаружил сомнительную сыпь в жизненно важной области. Что ж, дама его сердца благодаря своим аппетитам застрахована была только от цинги. – Ладно, – проявил Яша чудеса самообладания, – решать проблемы по мере их поступления.

Яша оглянулся. Шампуни, свежеразвешанные трусы, средство для бритья, материнская косметичка… Стоп! Материнская косметичка!